после долгого воздержания. Она хотела сделать для него исключение и обнять, но он отказался. Хотел остаться один в постели и лежать в темноте. Николь забрала свои вещи, оделась на лестничной площадке, попросила уходя захлопнуть дверь, вышла на улицу и вернулась на свой табурет, где и провела ночь.
Она считала, что больше никогда его не увидит, но несколько месяцев спустя раздавленный жизнью мужчина вернулся и стал бывать регулярно, не заходя в заведение, где «выставлялась» Николь. Короче говоря, они пошли кратчайшим путем, а со временем стали настоящими любовниками. Денег он, конечно же, не платил, свет стали включать все чаще, и он открылся ей. Рассказал об ужасной военной ране, о том, что был легионером, взял в руки оружие от отчаяния, чтобы бежать от женщины, своей первой любви, которая станет единственной и последней. «Вместе мы быть не могли…» – сказал он.
– В любви так часто бывает, – добавила Николь и заключила под озадаченным взглядом Делестрана: – Годы кое-чему меня научили, в том числе не питать иллюзий.
В Колвези он был серьезно ранен снайпером повстанцев во время ожесточенного боя за город. Своим спасением он обязан бельгийскому врачу, чей след ему так и не удалось найти, несмотря на упорные поиски. Он упомянул об этом всего раз. Прочитав книгу об операции «Бонито», Николь приступила к нему с вопросами, но он категорически отказался отвечать, что Николь назвала возмутительным. Этот человек участвовал в войне, освободил несколько сотен французов, взятых в заложники в Заире, проливал кровь, получил тяжелейшее ранение, а ему не то что орден Почетного легиона не вручили, но и простую военную медаль не дали.
– Зато награждают недоделанных дураков!
Николь явно взяла себя в руки.
Он больше не мог участвовать в операциях, и Иностранный легион, «его единственная семья», позаботился о нем, повысив в должности до инструктора. Он обучал молодых рекрутов, в том числе французскому языку, не ударился в запой, начал читать, и книги заменили ему войну. С Николь они встречались пять лет раз в месяц – он выбирался в Париж только ради нее – и проводили вместе весь день. Всегда ели в одном и том же ресторане, как пожилая пара, обросшая привычками, как днище корабля ракушками. А потом из тюрьмы вышел Ритон…
Они говорили об этом в самом начале. Жорж знал, что этот день настанет, и давно принял решение. Накануне они увиделись в последний раз, притворяясь, что не знают будущего. Николь хорошо помнила его взгляд, он остался с ней навсегда. Его лицо было нежным и серьезным, как у человека, жертвующего собой из чувства долга. Она не испытывала угрызений совести.
– Такой уж была наша жизнь. Это было ужасно, но и возвышенно.
* * *
Николь закончила свое печальное повествование. Она выглядела смирившейся с безжалостной судьбой, смотрела пустыми глазами, но по ее хриплому голосу все еще можно было узнать молодую проститутку, когда-то доверившуюся сотруднику уголовной полиции в самом центре Парижа апрельским вечером. В жизни полицейского, как и у его жертв, есть моменты, которые они держат при себе, боясь оказаться непонятыми. Как поделиться с другим невыразимым темным светом этих странных существ?
Делестран не сразу заговорил снова. Он не хотел давить на нее, усугубляя душевную боль, хотя жаждал узнать продолжение, уверенный, что оно обязательно будет. Почему вдруг ему захотелось сказать этой женщине что-то идущее от сердца?
– Знаешь, Николь, я всегда питал особую симпатию к таким, как ты, к проституткам. Вы зарабатываете на жизнь, раздевая мужчин, и в некотором смысле я вам завидую. У вас, если можно так выразиться, есть шанс увидеть момент истины, когда им и в голову не приходит лукавить. Мне кажется, идя к вам, они стремятся восстановить животную правду, уклонившись на миг от присущей им от природы роли человека. Вы видите то, что никому другому не дано видеть, даже их женам, тем, кто делит с ними жизнь, думая, что они все знают.
– Никто по-настоящему не знает своего мужчину, майор. Ритон никогда не обижал меня, но ангелом не был. Я не знала, чем он занимается у меня за спиной.
– Но догадывалась.
– Я ни с кем не говорю о его делишках.
– Конечно, Николь. Уверяю тебя, я пришел не за этим.
– Ну а мадам Делестран? Она-то знает своего мужа?
– В основном да. Мне так кажется. Надо поинтересоваться.
– Значит, вы женаты… И дети есть?
– Нет, это счастье мне не досталось.
– Мне тоже, и об этом я жалею больше всего на свете. Хотя, возможно, всё к лучшему.
Этого момента Делестран и ждал, чтобы продолжить разговор.
– А у Жоржа были дети?
– Любопытно, что вы об этом спросили. Вам что-нибудь известно?
Делестран заметил во взгляде Николь тревогу, даже подозрительность. Она ответила вопросом на вопрос, и это выглядело как защита.
– Нет. Спрашиваю только потому, что он мне интересен.
– И что вы хотите узнать?
Еще один вопрос…
– Все остальное, Николь. Уверен, вы увиделись снова.
Она ответила не сразу, даже отвернулась, чтобы подумать, нахмурилась и наморщила лоб – видимо, тема оставалась для нее болезненной.
– Николь, вы ведь встретились снова, так? Ты даже отрекомендовала его отцу Вацлаву.
– Да. Да, встретились, – наконец признала она с тяжелым вздохом. – Но не подумайте ничего такого. Прошло лет десять, известий от него не было, жизнь шла своим чередом. И все же… Я уверена, что он думал обо мне, как и я о нем. Но что вы хотите – такова жизнь! Мы терпели, говорили себе, что, возможно, однажды, перед самым концом…
– К тому же был Ритон.
– Да, Ритон… Не знаю, повезло мне с ним или нет – впрочем, как и с остальными. От тени к свету и обратно, без нюансов… Пришлось смириться. Я снова случайно встретила Жоржа здесь, два или три года назад. Из-за вас Ритон снова оказался в тюрьме. Не подумайте, что я виню вас, майор, мне известны правила игры. Вы хоть вели себя прилично, не то что его дружки, которых он не сдал, а они бросили меня на произвол судьбы. Я