Читать интересную книгу "Искатель,1994 №4 - Виктория Холт"

этом шкафу было много тайников. Братья аккуратно задернули занавеску, а Екатерина села и стала смотреть в кристалл, поблескивающий на столе. Но так ничего и не увидела.

Неожиданно она повернулась к ним и заговорила. И они сразу поняли истинную причину ее визита.

— Один молодой граф готов на многое ради своей страны. Если он придет к вам и захочет поговорить о его родине — нашей родине, — будьте с ним приветливы. Если он попросит любовное зелье для своей женщины или еще что-нибудь, дайте ему все необходимое. Этому человеку можно доверять.

Братья испуганно переглянулись.

Двор опять переезжал. Но на этот раз переезд был обусловлен отнюдь не желанием самого короля.

Екатерина ехала в королевской свите, стараясь держаться ближе к Франциску и герцогине Этампской. Это было почетное место. Ах, как ей хотелось занять такое же место в свите своего супруга! Однако оно принадлежало другой. Екатерина продолжала ненавидеть ее, а Генрих по-прежнему обожал. В отличие от него Екатерина умела скрывать свои чувства.

Во время остановок при дворе устраивались пышные пиры и маскарады, которые должны были развлечь короля. Герцогиня Этампская и королева Наваррская старались изо всех сил. В маскарадах и спектаклях небывалое множество обворожительно красивых девушек. Некоторые ехали от самого Парижа, других набирали но дороге. Они танцевали перед королем, старались всеми возможными способами вызвать его интерес, но он оставался равнодушным к их чарам. Во Франции шла война. Императорские войска вторглись на прекрасную землю Прованса. Это и заставило двор немедленно выехать из Парижа в Лион.

Именно в Лионе Екатерина и выдала себя.

Она проводила время со служанками у себя в комнате, когда туда пришел Генрих. Сердце ее, как всегда, бешено заколотилось. Она сразу отпустила девушек, с трудом сдерживая нахлынувшие на нее чувства.

— Простите, если побеспокоил вас, — сказал Генрих.

— Молю всех святых, чтобы вы чаще беспокоили меня.

Он взглянул на нее с недоумением, явно не понимая, что она имеет в виду.

— Пожалуйста, сядьте, Генрих, — сказала Екатерина, подбирая свои пышные юбки и освобождая ему место рядом с собой на диване у окна.

— Положение неважное, — задумчиво сказал Генрих.

Она коснулась его руки, хотя знала, что он не любит этого. Но Генрих, будто не заметив, продолжил:

— Вы слышали последние новости? Монморанси отступил. Завтра отец уезжает в Баланс.

— Опять переезд? Ведь мы почти не виделись с тех пор, как покинули Париж!

Она не могла скрыть досады, снова представив себя в одинокой постели — без сна, в тщетном ожидании мужа, который не придет, потому что не может выпустить из объятий Диану.

— Король больше не беседовал с вамп? — спросила она. — Мы так редко видимся, поэтому у нас нет детей.

Генрих не шелохнулся, и Екатерина поняла, что он даже не слышит ее. Он не мог одновременно думать о двух вещах. Если какая-то мысль занимала его, все остальное просто переставало существовать.

— Отступая, Монморанси сжигает за собой все посевы и запасы продовольствия, чтобы ничего не досталось врагу. А там люди — женщины, дети… Они будут голодать…

— Но это ужасно, — прервала его Екатерина. — Я слышала — Монморанси жестокий человек.

— Это единственный выход, — заметил Генрих. — А Монморанси великий человек. И его политика самая разумная. Если бы не он, испанские дьяволы уже заняли бы Лион. Как бы я хотел сражаться вместе с ними!

Сердце Екатерины радостно забилось. Если он хочет уехать, значит, намеревается оставить Диану. Она заскользила ладонью по его руке.

— Там и без вас обойдутся, дорогой Генрих, — нежно произнесла она.

— Отец сказал, что если ему будет нужен дофин, он пошлет за ним. Как бы я хотел поехать! Но отец ненавидит меня. Он знает, как я хочу сражаться, и поэтому говорит: «Вы не будете воевать». А враг уже близко. Если бы не глупость короля, войны бы не было. Милан давно принадлежал бы нам!

— Пожалуйста, тише! Кругом шпионы. Они донесут вашему отцу.

— Желание отца заполучить Италию — просто очередная его амбиция. Он ни перед чем не остановится, поступит жестоко, глупо, но добьется своего. Вот так же он поступает и с женщинами. Для него не существует понятия «хорошо» или «плохо». Главное — то, что ему хочется. Однажды монсеньор Шатобриан обвинил отца в сожительстве с мадам де Шатобриан. Так отец схватил беднягу за горло и грозил снести ему голову, если он не уступит ему женщину. В общем, выбирай — или голова, или жена.

Екатерина рассмеялась.

— И он выбрал голову, насколько я понимаю. Благоразумный мужчина.

— Ненавижу ту жизнь, которую ведет мой отец, — поджав губы, строго сказал Генрих, и Екатерина почему-то попыталась представить себе, какое у него выражение лица, когда он занимается любовью с Дианой. — Он приближает к себе самых безнравственных людей. Герцогине Этампской вообще нужно запретить появляться при дворе.

Екатерина растерянно улыбнулась. Любовница короля считалась ее подругой.

Генрих опять заговорил об отце, о том, что он давно положил глаз на богатую итальянскую землю, которая славится не только своими оливковыми рощами, прекрасными виноградниками, но и замечательными, известными во всем мире художниками.

Екатерина лучше, чем Генрих, понимала противоречивую натуру короля. Она знала, что на том ярком ореоле, которым он сам окружил себя, лежит тень поражения в битве при Павии. Ни на минуту король не забывал о том унижении, и завоевание Италии наверняка казалось ему единственным средством смыть позор. Именно горькие воспоминания о Павии заставляли его поступать необдуманно и поспешно; именно из-за них он так жаждал военных побед, желая доказать всему миру, что его прошлая неудача была всего лишь случайностью, досадным недоразумением.

— Император, — говорил Генрих, — с триумфом вернулся с Востока. Он дважды победил варваров, взял Тунис. И весь христианский мир радовался его победам. А что сделал мой отец? Взял себе в союзники самых заклятых врагов императора! Заключил договор с турками! С язычниками! И это европейский король? Он договорится и с самим дьяволом, если захочет получить женщину или страну.

— Генрих, умоляю, дорогой! Говорите тише. Если король узнает…

— Пусть хоть когда-нибудь услышит правду. Думаю, это ему не повредит.

— Он сердится из-за того, что не получил Милан, обещанный ныне покойным Папой, — тихо сказала Екатерина и с опаской взглянула на Генриха.

— Милан так и не взяли, — сказал он. — А могли бы. Но отец колебался, а теперь… слишком поздно. Если бы я был там!

Уж я-то взял бы город… и удержал бы его.

— Непременно! — воскликнула Екатерина. — О, Генрих, я знаю, вы сделали бы невозможное. И я горжусь вами. Великая честь иметь такого мужа,