Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как она смеет!
— Смеет, мой дорогой. Ее положение позволяет ей делать это безнаказанно.
— Я всегда ненавидел ее. Как она смеет даже плохо думать о вас? Если бы она была мужчиной, я бы бросил ей вызов!
— Мой дорогой рыцарь, вы же знаете, что королевский сын не может этого сделать. Это грозило бы вам серьезными неприятностями. Своей любовью я хотела доказать вам, что вы заслуживаете восхищения. И мне удалось это. Боже мой! Как я рада, что именно мне выпало счастье быть вашей наставницей! Но теперь все. У вас есть жена. У вас будут дети. Вы уже не мальчик и больше не должны приезжать ко мне, если не хотите, чтобы о нас говорили плохо.
— Диана, мне нет никакого дела до сплетен. Меня волнуете только вы. Пусть говорят что угодно. Я должен приезжать к вам, потому что люблю вас… только вас. Больше ничего в жизни меня не интересует. Я был ничтожеством. Вы изменили мою жизнь так, что теперь я уже не могу обойтись без вас.
— А как же наша дружба? — тихо спросила; Диана.
Генрих встал и отвернулся. Она видела его волнение и знала, что он скажет сейчас то, что не смел сказать, глядя ей прямо в глаза.
— Если… они… говорят, что мы любовники… — запинаясь, произнес он, — то для меня это великая честь. Эти разговоры нисколько не унижают меня. Наоборот, я был бы рад…
Диана молчала. А он вдруг резко повернулся, бросился к ее ногам и уткнулся лицом в черно-белый шелк ее платья.
Генрих прожил в замке де Анет неделю, ни разу не выехав на охоту. Все дни и ночи он проводил с Дианой, едва справляясь с нахлынувшими на него чувствами, временами стеснительный, иногда на удивление решительный и умелый.
Диана была счастлива.
Он много говорил, хотя обычно был неразговорчив даже с ней. А теперь сидел у ее ног, целовал руки, изливая душу. Он говорил, как ненавидит тот образ жизни, который ведет его отец, и как он всегда мечтал о любви, и вот сейчас не может поверить своему счастью. Он сокрушался, что принадлежит к королевскому роду, из-за чего вынужден был жениться на той, которую не любит. А мог бы жениться на Диане.
— Но у вас есть супруга, и вам придется исполнять супружеские обязанности, — напомнила ему Диана.
— Сейчас это невозможно. Теперь это будет еще противнее, чем раньше. Я ни на мгновение не смогу забыть вас.
— Дорогой, — сказала Диана. — Вы восхитительны.
— Я? — искренне удивился он. — Но ведь я ничтожество.
— Нет-нет! Вы молоды! Вы прекрасны! Вы очаровали меня. Я не хочу потерять вас, Генрих! Пусть никто и никогда не разлучит нас.
— Никто и никогда! — торжественно произнес он.
Они обменялись кольцами.
Вскоре прибыл посыльный от короля. Франциск просил сына немедленно вернуться в Париж.
Генрих рассмеялся.
— Я не поеду.
— Генрих, будьте благоразумны. Не сердите отца.
— Но я хочу быть только здесь, с вами.
— Нельзя допустить, чтобы наша прекрасная любовь обернулась для нас несчастьем. Ведь ваш отец всемогущ и безжалостен. Он знает, что вы со мной. Пожалейте хотя бы меня.
Она знала, что этот аргумент подействует безотказно…
Королевский двор переехал в Фонтенбло — любимое место Франциска. В замке еще шла реконструкция: король был поглощен перестройкой своей личной галереи. Фонтенбло и впрямь отличался необыкновенной красотой — сочетанием первозданной природы и прекрасных садов, разбитых на берегах Сены.
Франциск чувствовал себя усталым. От былого энтузиазма не осталось и следа, но он старался прийти в себя, обдумывая новую авантюру — войну с Италией. Италия не выходила у него из головы. Он страстно мечтал прибрать ее к рукам. И не последнюю роль в этом стремлении играла неожиданная смерть Клемента — он так и не выплатил всего приданого Екатерины.
Мучили его и другие частные проблемы. И одна из них — слабое здоровье. На теле Франциска был огромный нарыв. Король долго болел, пока нарыв не прорвался и не зажил. Такое случалось с ним не раз, но врачи говорили, что это хороший признак — если бы абсцессы время от времени не появлялись, его состояние вызывало бы серьезные опасения. Плохое здоровье Франциска, как и других монархов — короля Англии, например, или Испании, — было результатом невоздержанности и излишеств во всем, что могло доставить ему хоть какое-нибудь удовольствие.
Анна терпеть не могла Диану, она обратила внимание короля на то, что у Екатерины до сих пор нет детей. А откуда им быть, ехидно замечала Анна, когда муж бедной девочки большую часть времени проводит в замке де Анет, в компании обезумевшей похотливой старухи. Франциск решил поговорить с сыном и указать на его супружеские обязанности.
Франциск самодовольно улыбался; он понимал, что Анна просто ревнует его к женщине, которая не уступала ей по красоте, хотя и была лет на десять старше. Но в ее словах, несомненно, была доля правды. Молодая пара живет почти два года, а детей нет! Это не могло не волновать короля, ведь еще не был женат его старший сын.
Когда Генрих предстал перед отцом, тот сразу заметил перемену в сыне. Настоящий любовник! Значит, Диана пренебрегла королем и выбрала королевского наследника.
Король сделал знак рукой, и свита удалилась из комнаты.
— Итак, — произнес он, — вы посмели без разрешения покинуть двор. Впрочем, невоспитанность всегда была вашей отличительной чертой. Уж ее-то вы с избытком набрались в Испании. Но не думайте, что можете вести себя подобным образом в моем доме.
Генрих молчал, хотя его темные глаза с ненавистью смотрели на отца.
— Где вы были? — строго спросил король.
— Вы же знаете. Сами послали за мной в замок де Анет.
— В замке де Анет?! Развратничали со своей престарелой любовницей?
Кровь бросилась принцу в лицо. Рука сама дернулась к шпаге.
Франциск рассмеялся.
— Герой! Наконец-то вы поняли, что шпага нужна не только для красоты. Спасибо Диане!
Напоминание о его бывшей неуклюжести вывело Генриха из себя, и он, задыхаясь, выпалил:
— Пример, который вы нам подаете…
— Ну, говорите, говорите, — насмешливо перебил король и, подражая голосу Генриха, продолжил: «Не тот пример, которому я и мои братья должны подражать?» Вот что вы хотели сказать? Но неужели, сын мой, вы возымеете наглость сравнивать себя с дофином и герцогом Ангулемским? Они оба — доблестные мужчины. Получают удовольствие, но никогда не позволяют женщине управлять собой, выставляя себя на насмешку всему двору.
Рука Генриха опять дернулась к шпаге.
Ого! — подумал король. Неужто