Читать интересную книгу "Искатель,1994 №4 - Виктория Холт"

просто боитесь сказать мне, что он умер!

Он в ужасе оглядел всех, кто находился в этот момент рядом, и понял, что не ошибся в своей догадке.

В комнате воцарилось молчание. Король подошел к окну, снял головной убор и, подняв руки, воскликнул:

— Господи! Знаю, я должен со смирением принимать все, что ты посылаешь. Но кто, если не ты, даст мне надежду? Ты уже послал мне испытание — я потерял свои земли, армия терпит поражение И вот опять страшная утрата. Что еще ты приготовил, чтобы окончательно сломить меня? Если тебе доставляет удовольствие посылать мне страдания, дай мне хотя бы какой-нибудь знак, чтобы я не разуверился в тебе.

С этими словами он разрыдался, безутешно и горько. И все вокруг тоже заплакали, сочувствуя королю.

А в Лионе все только и говорили о случившемся. Екатерина, сразу заметила, как изменилось к ней отношение придворных. Люди при встрече отводили взгляд, но она знала, что они смотрят ей вслед.

Магдалена сообщала ей слухи.

— Герцогиня, они все время говорят, что виночерпий из Италии, и что если бы итальянцы не пришли в их страну, дофин был бы жив.

— Что еще говорят, Магдалена?

— Они говорят, что теперь… будет другой дофин… тот, у которого итальянская жена. Следующая королева Франции будет итальянкой… и что итальянский граф убил дофина.

Вскоре Себастьяна арестовали…

Не послушавшись отца, Генрих поехал в Баланс. Франциск, пребывая в глубокой скорби, отнесся к этому снисходительно. Теперь он должен был другими глазами смотреть на сына, которого так и не смог полюбить. Генрих стал дофином, и его нужно беречь. Франциск не мог отделаться от ощущения, что его преследует злой рок, поэтому приходилось дорожить оставшимися в живых сыновьями.

— Увы, я самый несчастный человек во всей Франции. Армия моя разбита, дофин умер…

— Нет, отец, — уверенно возразил Генрих. — Ваша армия еще не разбита. И я здесь именно для того, чтобы предотвратить поражение. Вы потеряли одного сына, но у вас есть другой. И сейчас он стоит перед вами.

Франциск обнял Генриха, забыв о своей неприязни к нему.

— Умоляю, отец, разрешите мне отправиться в Авиньон, на помощь Монморанси.

— Нет! — вскричал Франциск. — Я уже лишился одного сына. И должен сохранить оставшихся.

Но Генрих был настойчив и вскоре получил разрешение отца поехать к Монморанси.

Во Франции не было более сурового и строгого военачальника, чем Анн де Монморанси. Преданный католик, он был неистов во всем, что касалось религии. Генриху он порой казался даже не человеком, а каким-то ангелом-мстителем. Солдаты, в большинстве своем распутные и недисциплинированные, по-настоящему боялись его. Иссякали запасы еды, не выплачивалось жалованье. Но что бы ни случилось, Монморанси ни на йоту не ослаблял требовательности к подчиненным, которая восхищала всех, кто знал его. Он был уверен, что Бог помогает ему. Обычно волевой и жесткий, в экстремальных ситуациях он становился просто жестоким. Никогда не прощал нарушителей дисциплины. Самые смелые солдаты трепетали перед ним. Не было утра, которое он не начинал бы с молитвы, и не было дня, когда бы он не казнил провинившегося. Создавалось впечатление, что молитвы лишь ожесточали его и без того крутой нрав. Он даже мог неожиданно прервать «Отче наш» и крикнуть: «Этого повесить!» или «Проткнуть его копьем!» В армии ходила поговорка: «Остерегайся утренней молитвы Монморанси!»

Молодой Генрих преклонялся перед этим человеком. А Монморанси был очень рад, что к нему на помощь вместо короля прибыл принц. Еще со времени битвы при Павии в армии с каким-то суеверным ужасом относились к приезду короля. Считалось, что Франциска преследует злой рок и в сражениях ему всегда предопределено поражение. Кроме того, Генрих был лишен высокомерия, обычного для людей его положения. Он хотел быть хорошим солдатом и с готовностью подчинялся Монморанси.

Однако Франциск не стал откладывать свое участие в событиях. Вскоре после отъезда Генриха он тоже прибыл в Авиньон. На этот раз король не принес несчастья своей стране — Франция была спасена. Но способствовала этому не сила армии, а тактика Монморанси. Неприятельские войска встречали на своем пути лишь разрушенные деревни и города. Солдаты голодали и умирали тысячами. Пришлось отступить.

Франциск, как всегда, колебался — преследовать ли ему отступающих испанцев? Он очень хотел вернуться в Лион, чтобы самому разобраться в смерти старшего сына и выяснить, соответствуют ли действительности слухи о том, что дофина отравили. Итак, в войне наступило временное затишье. Генрих, покидая Монморанси, сказал ему:

— Можете быть уверены — что бы ни случилось, отныне я ваш преданный друг.

Себастьян сидел в темнице и с ужасом ожидал той минуты, когда придут палачи. Часами он молил Бога дать ему силы и стойкости, которые помогли бы вынести все пытки.

Как легко было представлять себя мучеником! И как ужасно осознавать, что все его воображаемые мучения скоро станут реальностью. Смело и с достоинством взойти на эшафот ради будущего своей родины — дело благородное. И совсем другое — когда истерзанное тело и измученная душа снова и снова возвращаются из небытия в страшную действительность, когда вместо гордых, бесстрашных слов: «Я не буду говорить!» — из груди вырываются лишь стоны и хриплые крики.

Пот заструился по красивому лицу графа. В камеру вошло несколько мужчин в сопровождении лекаря, который должен был осмотреть узника и следить во время пыток за тем, чтобы не наступила преждевременная смерть.

Внесли столы и стулья. Себастьян, окаменев от ужаса, увидел, что двое одетых в черное держат в руках клинья и доски.

— Как его самочувствие? — спросил невысокого роста человек и, усевшись за стол, принялся деловито раскладывать письменные принадлежности.

Лекарь не ответил. Но Себастьян сразу понял, что означало едва заметное движение его головы.

Спустя несколько минут лекарь вышел в соседнюю камеру, откуда его могли вызвать в случае необходимости.

К Себастьяну подошел высокий человек в черном и сказал:

— Граф Себастьян де Монтекукули, если вы откажетесь отвечать на мои вопросы, нам придется применить пытки — простые и особые…

Себастьян задрожал. Он знал, что это значит, понял, для чего нужны доски и клинья. Эта пытка называлась «колодки». В них закрепят его ноги, и начнется…

Палачи занялись узником, и в этот момент в дверях появилась высокая фигура в роскошном, сверкающем драгоценными камнями платье. Все находящиеся в камере бросили свои дела и низко поклонились. В мрачном, жутком тюремном помещении король производил впечатление какого-то нереального, фантастического видения. Он выглядел печальным, глубоко переживавшим потерю сына. В глазах его не было кровожадного блеска, но Франциск поклялся себе,