звенела зловещая песня пьяных, кровожадный клич завтрашних убийц: «Гей, Ицик, гей, Ицик, не отправим тебя в Освенцим!» Это даже не клич, это программа, зловещая кровавая программа, взрыв сдерживавшихся многие годы страстей, кредо сторонников массовых расправ. «Гей, Ицик!» А если эта песня распространится дальше, выйдет из подвала больницы, если ее будут петь по радио и в эфире прозвучит смертный приговор ни в чем не повинным людям? Если радиоволны по всей стране разнесут речь Чатаи, призывающую к мести, или требования Варги о возвращении Трансильвании? Как мне быть в таком случае? Как я должен поступить? Допустить это? Допустить? А может быть, мой долг всеми силами бороться против них? Но раз так, значит надо отстоять здание Радио! Нужно до последнего патрона отстаивать его». Догадка мелькнула в мозгу у молодого человека. «Я не был у здания Радио. Может быть, осада его происходила совсем не так? У министерства внутренних дел я был. Там мы первыми открыли огонь, и уже потом, значительно позже, стали стрелять в нас…
А если у здания Радио было так же?»
В голове у него постепенно прояснялось. Кажется, он начинал все яснее и яснее отдавать себе отчет в происходящем… «Одно совершенно бесспорно: оставаться среди этих людей я не могу. Сегодня они только поют, а завтра, может быть, начнут убивать. Куда идти? В партию? Я коммунист, мое место там… Но почему не делают этого Дери, Зелк и остальные? Они хорошие коммунисты, лучше меня, и они стоят сейчас во главе революции… Может быть, они не знают, что происходит здесь, может быть, они не слышали этой песни?.. Я пойду к ним, пойду и расскажу все, что думаю, попрошу совета, указаний. Да, теперь мне все ясно: нужно вести борьбу на два фронта — и против сектантов, и против фашистов… Но хватит ли на это сил? Где их взять?»
Он еще долго раздумывал и, кажется, несколько успокоился. Ему многое стало ясно. Песня подействовала на него отрезвляюще. «А что если писатели поднимут меня на смех, не захотят разговаривать? Ну и пусть. Все равно здесь мне не место…»
В тумане, сначала смутно, затем все отчетливее, вырисовывалась человеческая фигура. «Кто бы это мог быть?» Человек шел нетвердо, то и дело спотыкаясь, натыкался на деревья, размахивал руками… «Не Ласло ли это? Да, конечно, он… Бедняга, здорово его накачали! Жаль парня… Хороший он человек». Доктор встал, пошел ему навстречу.
— Ласло, что с тобой?
Юноша уставился на Доктора посоловевшими глазами. На лбу у него блестели крупные капли пота. Гимнастерка была расстегнута. Ласло знобило.
— Ты простудишься, бедняга, — участливо сказал Доктор. — Пойдем я уложу тебя.
— Нет… нет… не могу… Ты, Доктор… очень… мне плохо…
Доктор снял с себя пальто, накинул юноше на плечи.
— Посиди немного. Сейчас тебе станет легче… Нужно, чтобы тебя вырвало, — и посоветовал, как это сделать.
Он ухаживал за юношей, подбадривал, вытирал платком потный лоб. Ему было приятно сейчас оказаться кому-нибудь полезным. Ласло действительно стало легче. Совет Доктора помог. Алкоголь все нутро вывернул ему наизнанку. Он еще не научился пить.
«Я уведу его с собой, — решил Доктор. — Еще немного посидим и уведу».
— Ласло! Тебе лучше?
— Да! Только голова… Боже, что с моей головой?
— Где твоя шинель и шапка?
— Не знаю.
— Вспомни!
— Зачем?
— Мы уйдем отсюда!
— Куда?
— К настоящим революционерам.
— Я никуда не пойду! — возразил Ласло.
— Разве ты не видишь, кто втесался в наши ряды?
— Мне плевать… не пойду!
— Ласло, не глупи… это фашисты! Ты слыхал, как они пели о евреях?
— О евреях? Какое мне дело…
— Ты сошел о ума!
— Почему? Поют? Ну и пусть поют! Фараго и Варга тоже так говорят о евреях… И нам можно.
— Ты антисемит?
— Не антисемит я. Ну чего ты пристал со своими евреями, пусть они подохнут! Пусть все подохнут. И ты, и я…
— Ласло, ты действительно сошел с ума!
— Иди к черту… Что ты меня учишь? Какое мне дело до тебя! Ни до кого мне нет дела! Понял? Ни до кого!
— Значит, не пойдешь?
— Я уже сказал!
— Ласло, подумай хорошенько… Они не революционеры!
— А кто же?
— Не знаю, но они не такие, как мы… Если я революционер, то они как раз наоборот.
— Ты осел, а не революционер! Ты недостаточно страдал, чтобы стать революционером! Не сидел в застенках Ракоши и его компании!
Доктор задумался: «Что сказать ему? Что делать с этим пьяным парнем? Он попал под влияние Фараго».
— Я ухожу… но смотри, как бы тебе не пришлось раскаиваться! — Доктор вскинул автомат на плечо и, даже не взяв у Ласло своего пальто, исчез в ночной темноте.
Ласло долго смотрел ему вслед.
— Ушел… — пробормотал он. — Пусть уходит…
У подъезда больницы стояла санитарная машина. Приглушенно работал мотор. Шофер в будке швейцара говорил по телефону. Двое вооруженных людей вытаскивали из машины какого-то человека. Доктор узнал Моргуна и его приятеля. Мужчине, которого они выволакивали, можно было дать лет двадцать восемь, он был в куртке, но без головного убора. Он сопротивлялся вооруженным людям, отказываясь выходить из машины. Моргун мертвой хваткой схватил молодого человека за руку и, осыпая его грубой бранью, стащил с машины.
— Иди, свинья… — тяжело дыша, выругался он. — Пристрелю на месте…
Широкоплечий, коренастый молодой человек энергично сопротивлялся, но и враги его обладали недюжинной силой. Чала в одной руке держал пистолет, а другой пытался выкрутить ему руку за спину.
— Сейчас пристрелю, если не пойдешь! — угрожал он.
— Стреляй! — тяжело переводя дух, отвечал тот.
На лбу у него зияла рваная рана, все лицо было в крови. Вероятно, его жестоко избивали. Он бросил умоляющий взгляд на Доктора, но увидев, что этот высокий молодой человек снимает с плеча автомат и направляется в их сторону, прекратил сопротивление. Что мог сделать он один, а тут еще автоматчик…
— В чем дело, Моргун? — спросил Доктор. — Кто этот человек?
— Этот? — Моргун презрительным взглядом окинул молодого мужчину. — Зловредный партийный секретарь. Мы с ним давнишние знакомые. И соседи, между прочим. Пришла пора свести с ним старые счеты. Долго ждал я этого дня… — И он язвительно хихикнул.
— Что он сделал? — продолжал допрашивать Моргуна Доктор.
— Был партийным секретарем, разве этого мало?
— Я спрашиваю, в чем его вина? — повысил голос Доктор.
— А твое какое дело! Не суй нос, куда, не следует, а то и тебе не поздоровится. Я знаю, кто ты такой! Фараго мне все рассказал… — вырвалось у пьяного Моргуна.
— Чала, немедленно, брось пистолет! Моргун, ты тоже!
Оба