не известно, убежденный он враг или нет. Может быть, он только введен в заблуждение, — поспешил на помощь девушке Бела и посмотрел на Эржи. Девушка опустила голову, погрузившись в свои мысли.
— Тогда уж лучше сразу бросить оружие! — вскипел Миркович. — С такими мыслями нельзя продолжать борьбу… Товарищи! Это же не урок философии. Разве вы не видите, что́ поставлено на карту? Речь идет о жизни и смерти… Если восставшие сломят нас — конец пролетарской власти. Неужели вы этого не видите? Нельзя рассуждать: «Возможно, враг, возможно, не враг», когда нас взяли на мушку. Нужно стрелять, иначе будет поздно! Может быть, погибнут и невинные люди. Но такова жизнь, она беспощадна.
— Товарищи, — твердо сказал Комор, — не будем спорить! Товарищ Миркович прав. Мы будем вести бой, если нас вынудят. С этим, наверное, согласны, и Эржи и товарищ Ваш. Мы не дадим себя разоружить! Мы отстаиваем не свои личные, а общие интересы, наш общественный строй. И я уверен, что партия не бросит своих солдат на растерзание разъяренной толпе. Разве не так, друзья? — обратился он к бойцам.
— Так, конечно, — ответили бойцы, но без особого подъема и воодушевления. Молчаливые, терзаемые тревожными думами, расходились солдаты, готовые выполнить свой воинский долг, несмотря ни на что.
Ласло окончательно успокоился. Новое постановление снимало с него вину. Итак, он не дезертир и не контрреволюционер. В заявлении правительства от 28 октября такие, как он, совершенно ясно и определенно провозглашались борцами за свободу. Его вполне устраивало и то, что строительство социализма будет продолжаться.
Фараго назначил его связным, с группой «Корвин». Он принимал участие в ряде совещаний. Иногда, у него мелькала мысль навестить дядю Йожи, но он был так поглощен всевозможными заседаниями и своими новыми обязанностями, что это намерение так и осталось намерением. Со вчерашнего дня его занимало и другое. Из Сольнока в больницу привез молоко один его земляк. Оба обрадовались и чуть не задушили друг друга в объятиях. Расспросам не было конца. Ласло рассвирепел, узнав, что партийный секретарь Моравец остается на своем месте и в деревне ничего не изменилось…
— Моравец… Он… он такой мерзавец, и народ его терпит?
— Я точно не знаю, мне передавали.
— Слушай, друг, — сказал Ласло, — приедешь домой, скажи этому подлецу, чтобы он не ждал, когда я приеду и вышвырну его из деревни! Пусть собирает манатки и катится к…
Эта встреча не выходила у Ласло из головы, и с той поры его не оставляла мысль о поездке в родную деревню. Теперь он может ехать со спокойной совестью: он один из героев, которые завоевали свободу. Его настроение омрачали только думы об Эржи. Он даже передал обращение к ней по радио, но ответа не получил. В Центральном комитете ДИС, где работала Эржи, о ней ничего не знали. Он справлялся и у ее подруг, а вчера послал одного парня обойти все больницы: может быть, она ранена и где-нибудь лежит? Вот только не решался просмотреть списки убитых. Об этом даже подумать было страшно… Он так исстрадался, тоскуя об Эржи.
В эти полные опасностей дни Ласло окончательно убедился, что глубоко любит девушку. И когда от тоски по ней жизнь становилась невыносимой, он искал утешения в вине. «Сейчас можно пропасть ни за грош, — думал он в такие минуты, — не исключено, что и меня прикончит из засады какой-нибудь стрелок госбезопасности, как это случилось с Моргуном, и я никогда больше не увижу Эржи». И он пил, пил… Захмелев, становился бодрее, откуда-то появлялась уверенность, все казалось привлекательным, будущее — прекрасным. В таком состоянии он все видел в розовом свете и не задумывался над странными распоряжениями Фараго и Чатаи.
Сегодня с утра Ласло заканчивал составление списков «национальной гвардии»[17]. Осталось внести всего несколько фамилий. С минуты на минуту должен прийти Фараго, и они пойдут на совещание. Получат удостоверения и официально станут бойцами «национальной гвардии». Когда он просматривал список, ему невольно вспомнился Доктор. Он пытался восстановить в памяти, о чем они говорили в ту ночь, когда встретились в последний раз, но так и не мог. Голова была тяжелой как чугун, в животе начались колики. «Мы из-за чего-то поссорились — это я помню, но из-за чего? Нет… забыл… Доктор куда-то пропал. А хороший был парень, только немного чудаковатый. И пальто свое оставил…»
Ласло становилось все хуже. «Пойду к Анне, нет ли у нее чего-нибудь от головной боли», — подумал он. Поднимаясь на второй этаж, где находилась комната медсестры, Ласло вспомнил, как ночью, пьяный, он обхаживал молодую красивую медсестру, а под утро стал даже приставать к ней и хотел затащить ее в какую-то пустую комнату, но девушка вырвалась и убежала. «Может, сейчас повезет, — мелькнула у него мысль. — Анна чертовски хороша собой, к ней так и тянет».
Он быстро шел по пустынному коридору. Было еще очень рано. Люди спали внизу, в подвальном помещении, но кое-кто устроился и здесь, например медсестры. Он тоже был бы не прочь поспать хоть немного, но нужно было обязательно составить списки. «Успею еще отоспаться, — утешал он себя, — когда окончательно победим». Ночью Фараго обещал представить его к званию старшего лейтенанта. «Ласло Тёрёк — старший лейтенант национальной гвардии. Неплохо звучит! Не знаю, как в другом отношении, но в этом революция оказалась весьма кстати. Я буду старшим лейтенантом. Игра стоит свеч!»
Из комнаты Анны доносились приглушенные голоса. Приложив ухо к двери, Ласло затаил дыхание. От гнева лицо у него покраснело. «Невинная голубка, — подумал он. — Ночью она прикинулась непорочной девой, говорила, что у нее есть жених, а сама устраивает в своей комнате черт знает что».
— Ну, Лайошка, — услышал он ласковый голос Анны.
«Не Лайош ли Нири у нее?! Меня, сильного, красивого мужчину, она отвергла, а этого худосочного замухрышку принимает!» Вряд ли он ревновал, скорее в нем заговорило самолюбие, гордость знающего свое превосходство мужчины. «Лайош Нири? Ну ничего, я еще покажу этому сопляку. Я ему припомню, как он увивался за Эржи». Правда, они были друзьями детства, но одно время Нири пытался ухаживать за Эржи.
— Ты потому и злишься на него, — обычно говорила Эржи, — что он умнее и культурнее тебя.
Ласло в нерешительности постоял перед дверью, но его с такой силой влекло к девушке, что он не смог уйти и постучал.
— Войдите, — крикнула Анна.
«Даже не запираются», — подумал Ласло. Он открыл дверь. Анна лежала на кровати под одеялом, а Нири делал какие-то пометки в историях болезни.
— Доброе утро, — поздоровался Ласло, и без всякой причины