Хорнблауэр сделал вид, будто советуется с женой, и ответил от имени их обоих:
– Моя супруга и я глубоко ценим оказанную нам честь.
– Нам чрезвычайно приятно видеть вас у себя в гостях, – сказал его превосходительство тоном, означавшим, что разговор окончен. Хорнблауэр вновь поклонился дважды, Барбара сделала еще два реверанса, и оба двинулись наискосок, чтобы не поворачиваться к их превосходительствам спиной. Мендес-Кастильо тут же подскочил, чтобы представить их остальным гостям, однако Хорнблауэр должен был прежде излить Барбаре свое изумление.
– Ты видела трубача, дорогая? – спросил он.
– Да, – ответила Барбара без всякого выражения. – Это Хаднатт.
– Поразительно, – продолжал Хорнблауэр. – Невероятно. Я бы никогда не подумал, что он на такое способен. Разобрать крышу тюрьмы, перелезть через частокол, добраться от Ямайки до Пуэрто-Рико… удивительно.
– Да, – сказала Барбара.
Хорнблауэр повернулся к Мендесу-Кастильо:
– Ваш… ваш тромпетеро… – Он не был уверен, что правильно вспомнил слово, поэтому поднес руку ко рту, изображая, что играет на трубе.
– Вам понравилось его исполнение? – спросил Мендес-Кастильо.
– Чрезвычайно. Кто он?
– Лучший трубач в оркестре его превосходительства.
Хорнблауэр пристально взглянул на испанца, но тот хранил дипломатическую невозмутимость.
– Ваш соотечественник, сударь? – настаивал Хорнблауэр.
Мендес-Кастильо развел руками и поднял плечи:
– Зачем мне занимать им свои мысли? Да и в любом случае музыка не знает границ.
– Да, наверное, – ответил Хорнблауэр. – Границы в наше время зыбки. Например, сеньор, я не припомню, существует ли между нашими государствами соглашение о выдаче дезертиров?
– Удивительное совпадение! – воскликнул Мендес-Кастильо. – Всего несколько дней назад я изучил этот самый вопрос – из праздного любопытства, уверяю вас, милорд. И я обнаружил, что такого соглашения нет. Было много случаев, когда дезертиров возвращали в качестве жеста доброй воли. Но увы, милорд, его превосходительство изменил свой взгляд на данный вопрос после того, как некое судно – «Эстрелья дель Сур», которое вы, возможно, помните, – было захвачено на выходе из этой самой гавани при обстоятельствах, которые его превосходительство нашел крайне досадными.
Это было произнесено без тени злорадства, словно замечание о погоде.
– Теперь я еще больше ценю доброту и гостеприимство его превосходительства, – сказал Хорнблауэр, стараясь не выдать чувств человека, который только что подорвался на собственной петарде.
– Я передам ваши слова его превосходительству, – ответил Мендес-Кастильо. – А сейчас многие гости желали бы познакомиться с милордом и ее милостью.
Ближе к концу вечера тот же Мендес-Кастильо подошел с сообщением от ее превосходительства: маркиза просит сказать, что понимает, насколько Барбара устала (учитывая, что она не до конца оправилась от пережитого в море), а посему, если милорд и ее милость решат удалиться неофициально, их превосходительства их поймут. Хорнблауэр и Барбара поблагодарили, и Мендес-Кастильо провел их через незаметную дверь в дальнем конце зала на лестницу, ведущую в гостевые покои. Тут ждала приставленная к Барбаре служанка.
– Попроси горничную выйти, – сказала Барбара. – Я обойдусь без нее.
Это было произнесено без всякого выражения, и Хорнблауэр испугался, что утомление сегодняшнего вечера оказалось для нее чрезмерным. Однако просьбу выполнил.
– Я могу помочь тебе, дорогая? – спросил он, когда горничная вышла.
– Ты можешь остаться и поговорить со мной, если хочешь.
– Конечно, с радостью, – ответил Хорнблауэр. Все было немного странно, и он попытался найти тему для разговора, чтобы немного разрядить напряжение. – Я до сих пор не могу поверить насчет Хаднатта.
– Насчет Хаднатта я и собиралась поговорить. – Голос Барбары звучал почти резко. Она стояла даже прямее обычного и смотрела на Хорнблауэра взглядом солдата, застывшего по стойке смирно в ожидании смертного приговора.
– В чем дело, дорогая?
– Ты меня возненавидишь.
– Нет! Никогда!
– Ты еще не знаешь, что я тебе скажу.
– Что бы ты ни сказала…
– Не говори так! Прежде выслушай. Хаднатта освободила я. Я устроила ему побег.
Ее слова были как внезапная раздвоенная молния. Или как если бы в полный штиль грот-марса-рей внезапно сорвался с мачты.
– Дорогая, – сказал Хорнблауэр, не веря своим ушам. – Ты устала. Может, тебе лучше…
– Ты думаешь, я сошла с ума? – Она по-прежнему говорила таким голосом, какого Хорнблауэр прежде от нее не слышал; вместе с последними словами вырвался горький смешок. – Могла бы сойти за сумасшедшую, потому что это конец моего счастья.
– Милая… – начал Хорнблауэр.
– Ой! – выдохнула Барбара. Этот единственный звук был переполнен нежностью. Она на миг опустила плечи, но тут же выпрямилась снова и отдернула руки, которые уже протянула было к нему. – Пожалуйста, выслушай. Я же тебе сказала. Это я освободила Хаднатта!
Она явно говорила с полной уверенностью в своих словах, и перед Хорнблауэром, который стоял как в столбняке, постепенно забрезжило: все так и есть. Осознание просачивалось в щели его неверия, и каждая новая догадка была как следующая метка уровня воды в прилив.
– Та последняя ночь в Адмиралтейском доме!
– Да.
– Ты вывела его через калитку в сад!
– Да.
– Значит, тебе помогал Эванс. У него есть ключ.
– Да.
– А этот контрабандист… Боннер… тебе помог.
– Ты сказал, что он сомнительная личность. По крайней мере, он согласился на авантюру.