наделало много шума. Гонцы поскакали в Форталеса, и всего через несколько минут на пристани появился человек, которого Хорнблауэр, несмотря на резь в глазах, узнал: худой, высокий, с тонкими усиками.
– Мендес-Кастильо, – сказал он, избавляя Хорнблауэра от необходимости вспоминать имя. – Мне весьма прискорбно видеть ваши превосходительства в столь бедственном состоянии, но возможность приветствовать вас в Пуэрто-Рико наполняет меня радостью.
Даже нынешние обстоятельства не позволяли обойтись без такого рода формальностей.
– Барбара, дорогая, позволь представить тебе сеньора… майора Мендеса-Кастильо, адъютанта его превосходительства генерал-губернатора. – Хорнблауэр перешел на испанский. – Моя супруга, la baronesa Хорнблауэр.
Мендес-Кастильо низко поклонился, пытаясь на глаз определить, насколько утомлены гости, затем принял очень важное решение.
– Если ваши превосходительства согласны, я бы посоветовал отложить официальную встречу с его превосходительством до тех пор, когда ваши превосходительства будут более к ней готовы.
– Мы согласны, – ответил Хорнблауэр. Он уже собрался с горячностью выпалить, что Барбара нуждается в заботе и отдыхе, но Мендес-Кастильо, уладив вопросы этикета, сделался чрезвычайно предупредителен.
– Тогда, если ваши превосходительства возьмут на себя труд сесть в мою шлюпку, я буду иметь удовольствие препроводить вас во дворец Санта-Каталина. Его превосходительство примет вас неофициально, и ваши превосходительства смогут отдохнуть от тех ужасных бедствий, которые, как я понимаю, выпали на вашу долю. Прошу сюда, ваши превосходительства.
– Одну минуточку, если позволите, сеньор. Люди на бриге. Им нужна вода и провиант. Возможно, помощь.
– Я отдам распоряжение отправить им все нужное.
– Спасибо.
Они сели в шлюпку и совершили небольшое путешествие через бухту. Несмотря на смертельную усталость, Хорнблауэр приметил, что каждое рыбачье и каботажное суденышко торопливо выходит в море, очевидно надеясь чем-нибудь поживиться на «Красотке Джейн»; второй помощник поступил разумно, когда не стал ее бросать. Впрочем, Хорнблауэру было уже все равно. Он обнял приникшую к нему Барбару. Шлюпка по узкому каналу подошла ко дворцу, где ждали заботливые слуги. Генерал-губернатор с женой, красивой темноволосой женщиной, которая немедля взяла Барбару под свою опеку. Большие прохладные комнаты, еще и еще слуги, мгновенно исполняющие любой приказ генерал-губернатора. Лакеи, горничные, камердинеры.
– Это Мануэль, мой старший лакей. Любой приказ, отданный ему вашим превосходительством, будет исполнен как мой собственный. За моим врачом уже послали, и он скоро прибудет. Сейчас мы с супругой удалимся, пожелав вам скорейшего выздоровления, и дадим вашим превосходительствам отдохнуть.
Толпа быстро поредела. Еще несколько минут Хорнблауэру пришлось напрягать ум, поскольку вбежал врач, принялся щупать им пульс и смотреть язык. Он достал ящичек с ланцетами и приготовился пустить Барбаре кровь. Хорнблауэр с большим трудом его остановил и с неменьшим трудом убедил, что пиявок ей ставить тоже не надо. Он не верил, что кровопускание излечит ее бесчисленные ушибы и ссадины. Наконец врача удалось выпроводить; Хорнблауэр про себя решил, что они с Барбарой не станут принимать ни одно из тех лекарств, которые врач пообещал прислать. Горничные ждали, чтобы помочь Барбаре снять изодранное и грязное платье.
– Сможешь ли ты уснуть, дорогая? Попросить ли для тебя что-нибудь еще?
– Да, я усну, дорогой. – Улыбка на усталом лице Барбары сменилась озорной, совсем не аристократической ухмылкой. – А поскольку здесь никто, кроме нас, не знает английского, я скажу, что я люблю тебя, милый. Я люблю тебя, люблю сильнее, чем могу выразить словами.
Он поцеловал ее, не обращая внимания на слуг, и вышел в соседнюю комнату, где ждали камердинеры. Его тело было исполосовано багровыми рубцами от тросов, которыми он привязал себя к мачте. Они саднили от прикосновения губки с теплой водой, и Хорнблауэр знал, что нежное тело Барбары покрыто такими же кровавыми рубцами. Однако Барбара жива. Она скоро оправится. И она сказала, что любит его. И… и не только это. Ее слова в рубке исцелили душевную рану, куда более глубокую и мучительную, чем эти кровоточащие следы. Счастливым человеком он облачился в шелковую ночную рубаху со сложной геральдической вышивкой, которую подал ему лакей, и улегся в роскошную постель. Поначалу он спал глубоким сном без сновидений, но еще до зари проснулся от угрызений совести и с первым светом вышел на балкон посмотреть, как «Красотка Джейн» в окружении десятка мелких суденышек медленно вползает в гавань. Его злило, что он не на борту. Потом Хорнблауэр вспомнил про жену, спящую в соседней комнате, и успокоился.
Часом позже он, в халате, сидел в кресле-качалке напротив Барбары на том же самом балконе, большом и тенистом, с видом на море. Они ели сладкие булочки и пили шоколад.
– Хорошо чувствовать себя живым, – сказал Хорнблауэр, и это был не просто избитый оборот.
– Хорошо быть с тобой, – ответила Барбара.
– «Красотка Джейн» утром благополучно вошла в порт.
– Я смотрела на нее в окно.
Слуга объявил о приходе Мендеса-Кастильо. Вероятно, тому сообщили, что гости его превосходительства пробудились и завтракают. Он осведомился о самочувствии их превосходительств и, выслушав заверения, что они быстро идут на поправку, сообщил, что депеши о последних событиях будут немедленно отосланы на Ямайку.
– Весьма любезно со стороны его превосходительства. А теперь насчет команды «Красотки Джейн». О ней позаботились?
– Людей отправили в военный госпиталь. Судно охраняют.
– Прекрасно, – сказал Хорнблауэр, а про себя подумал, что и эта тревога осталась позади.
Теперь можно было просто лениться. Правда, пришлось вынести еще один визит врача, который снова сосчитал им пульс, велел показать язык и, выслушав горячие благодарности за непопробованные лекарства, удалился. В два часа с большими церемониями подали роскошный обед, к которому оба едва притронулись. Затем сиеста и ужин, которые они съели уже с аппетитом, и мирный ночной сон.
На следующий день дел было больше – пришлось заняться одеждой. Супруга губернатора прислала Барбаре своих швей, и Хорнблауэр