спрашиваю я, надеясь услышать отрицательный ответ.
– Говорила.
– Значит, он тебе рассказал об этом жутком Грейндже?
Симона кивает и обнимает меня за плечи:
– Дорогая, ты не находишь, что тебе на время стоит сменить обстановку? Это может благотворно на тебя подействовать. Сомневаюсь, что долгие часы, которые ты проводишь наедине с собой, лучшим образом сказываются на тебе.
Моя угрюмость выглядит агрессивнее, чем мне хотелось бы.
– Я не поеду.
– Тебе это может помочь. Там квалифицированный врачебный уход. Есть чем заняться.
– Плетение корзин, – усмехаюсь я и качаю головой. Я не говорю ей, что наслышана об этих ужасных местах, куда мужья отправляют своих некогда любимых жен. – Меня бы там заперли и оставили умирать.
– Такого попросту не может быть. Дуглас бы этого не допустил.
Я хочу промолчать, но боль разрывает мне грудь.
– Дуглас хочет избавиться от меня, а ты знаешь его характер. Если он что-то решил, то ни за что не изменит своего решения.
– Дорогая, он вовсе не хочет от тебя избавиться. Он тебя любит.
По интонации ее голоса я пытаюсь определить, насколько она искренна, и вновь качаю головой. Только сейчас я замечаю седину в ее светлых волосах.
– Соболезную твоей утрате, – наконец говорю я. – Роджер был хорошим мужем.
– Я невероятно тоскую по нему, – кивает Симона.
Мы смотрим друг на друга. Мне приятно сознавать, что мы не утратили взаимопонимания.
– Он тебя любил.
– Да.
– Когда-то и Дуглас меня любил. А теперь хочет запереть в психиатрической клинике. Я стала ему помехой. Им нужна зацепка, чтобы объявить меня больной, вот они и говорят, что у меня психотическая депрессия из-за… ну, ты знаешь… – запинаюсь я.
– Из-за чего? – осторожно спрашивает она.
– Из-за голосов, которые я слышу. – Я пристально смотрю на Симону, которая всегда была мне отличной подругой, затем протягиваю к ней руку и прошу: – Поговори с Дугласом обо мне. Скажи ему, что я принимаю веронал.
– В самом деле? – вскидывает брови она. – Ты принимаешь лекарство?
Я не могу ей врать и задерживаю дыхание, чтобы совладать с собой, а потом признаюсь:
– Я ужасно себя чувствую после этих таблеток. Но я буду их принимать, обещаю.
– Его тревожит, что ты куда-то уходишь одна, а по ночам, когда все спят, бродишь по дому.
Во мне вспыхивает гнев. Сердце начинает учащенно биться.
– Я не ребенок.
– Он боится, что ты можешь упасть. А в Грейндже за тобой был бы постоянный присмотр.
Возникает короткая пауза. Я пытаюсь угадать мысли Симоны. Через какое-то время она спрашивает, постоянно ли я нахожусь в этом ужасном состоянии. Я отвечаю, что оно накатывает волнами. Она улыбается. Кажется, мой ответ ее обнадежил.
И снова короткая пауза. Я решаю, рассказать ли ей еще об одной причине моих терзаний.
– У него была любовная связь, – говорю я, глядя в прекрасные янтарные глаза Симоны, такие добрые, глаза верной подруги.
Может, ей это уже известно? Но Симона подносит руку ко рту. Мои слова ее явно шокировали.
– Это случилось, когда я была беременна Эльвирой.
– Ты никогда не рассказывала.
Я вспоминаю день, когда обнаружила неверность мужа. Он пришел домой, принеся с собой запах другой женщины. Вид у него был ужасный, глаза полны стыда. До этого я думала, что он не способен на измену. По крайней мере, ему хватило порядочности ничего не отрицать и не оправдываться, когда я обвинила его в неверности. Лучше бы я этого не знала, ибо он так сильно уронил себя в моих глазах, что я уже не могла испытывать к нему прежних чувств. С того момента меня не покидало ощущение, что в наших отношениях образовалась трещина. Не знаю, чувствовал ли это Дуглас. Подозреваю, что да. Но даже когда я кричала на него, он отказался назвать имя любовницы.
– Это было так стыдно, – говорю я.
– Ему?
– Нам обоим. Я оказалась женщиной, не способной удержать своего мужа.
– Так он тебе признался? Как ты это обнаружила?
Я пожимаю плечами. Тогда я подозревала всех рангунских женщин. Всех, кроме Симоны. Мои подозрения распространялись даже на отвратительную жену губернатора, напыщенную, самодовольную, собравшую в себе все худшие качества, какие могут быть у англичанки.
– Впрочем, это уже давняя история. У многих мужчин бывали интрижки на стороне. – (Симона вздыхает.) – Каждое утро он оставлял мне записку. Я находила конверт на подносе с утренним чаем и тостом, который приносил молчаливый дворецкий.
Да, поначалу наша совместная жизнь казалась мне раем. Мы находились словно в коконе, недосягаемые для бурь внешнего мира. Дуглас – моя скала, моя любовь, мое всё. Но через какое-то время я вдруг ощутила себя как в клетке. Пространство давило на меня со всех сторон, мешая дышать.
– Ах, те ранние дни, – шепчу я.
– Ты тоскуешь по ним и в то же время нет.
– Так оно и есть. Лучше не скажешь.
Мы опять молчим.
– Дорогая, ты даже одеться не успела, – наконец говорит Симона, прерывая мои мысли. – Хочешь, я вымою тебе голову и уложу волосы, а потом выберу платье понаряднее? Может, прогуляемся по парку и посидим где-нибудь за чашкой чая?
Я улыбаюсь и, хотя ее слова меня испугали, говорю, что о лучшем нельзя и мечтать. Но выйти из дому? Я делаю вдох. Потом выдох. Снова вдох. И опять выдох. И вдруг, совсем неожиданно для себя, я чувствую, что могу выйти из дому.
– Когда ты в последний раз покидала эти стены?
– Несколько недель назад. А может, и месяцев.
– Слишком долго. Дорогая, за тобой действительно кто-то должен присматривать.
– Не возьмешься ли? – Я смеюсь, будто спросила в шутку.
– Диана, я искренне верю, что ты можешь поправиться. – Симона пристально смотрит на меня, выбирая слова. – Мы недооцениваем силу разума.
– Ты думаешь?
– Я не только думаю. Вот увидишь.
Я улыбаюсь ей, и во мне поднимается пузырик надежды.
– Гляди, ты уже чувствуешь себя лучше. Обещаю тебе, мы найдем способ. Все, что тебе нужно, – это безопасное место, которое лучше твоего нынешнего.
Оптимизм Симоны и само ее присутствие подняли мне настроение. Мне вдруг по-настоящему захотелось чего-то нового. Я смотрю на косые тени деревьев. Безопасное место. Существует ли оно?
Глава 21
Отправив письмо Симоне, Белл шла по запруженным улицам, пробираясь между нескончаемыми рикшами, автомобилями, воловьими повозками и велосипедистами, которые только чудом избегали столкновения с вагонами трамвая. Наконец она достигла Секретариата, внешне похожего на крепость. Здесь помещалось все колониальное правительство. Окруженный садом, Секретариат находился на улице Иуды Иезекииля и состоял из нескольких внушительных зданий из красного кирпича, построенных в викторианском