назад метавшимся в поисках решения, вдруг овладело ледяное спокойствие. Все сомнения разом исчезли, осталось лишь четкое осознание: так нужно.
– И я не могу отпустить тебя в Лукуру, – продолжал он, – но отправиться куда-либо еще ты оказываешься.
– Именно так.
Аннев пристально посмотрел евнуху в глаза:
– Ты ведь понимаешь, что из-за тебя моя жизнь и моя миссия находятся под угрозой. Если я дам тебе уйти, твоя гильдия пошлет по моему следу новых убийц.
– Так и произойдет.
– Я не могу этого допустить.
– А я не могу изменить своему долгу, – твердо сказал Джаффа.
Аннев поморщился. Он не испытывал неприязни к Джаффе, однако всей душой ненавидел систему, частью которой являлся этот человек. Евнух напомнил ему Тосана, который, руководствуясь слепой верой в свои принципы, вел ожесточенную войну со всеми, кого считал недостойными или порочными. Хуже того, Джаффа свято верил, что поступает справедливо, и считал Аннева, противостоящего ему, воплощением зла.
– Так тому и быть, – проговорил Аннев и ударил золотым кулаком по корме лодки так, что щепки брызнули во все стороны.
Джаффа перевалился через борт и, отчаянно молотя по воде руками и ногами, поплыл к берегу.
Аннев поднялся в воздух и заскользил следом. Джаффа быстро выбился из сил, и, видя, что евнух то и дело уходит под воду, Аннев приблизился и повис прямо у него над головой. Мощный поток воздуха, порождаемый магией плаща, давил на голову и плечи Джаффы, и вокруг него образовалась воронка. Аннев немного подождал, а когда снова посмотрел вниз, евнуха под ним уже не было. Юноша помедлил еще минуту. Затем две.
В животе у Аннева похолодело. Он не испытывал вины за то, что сделал, и все же на душе у него было тяжело: он, не дрогнув, убил человека лишь потому, что тот сохранял верность своей госпоже и не мог изменить своей судьбы.
Я должен был это сделать, сказал себе Аннев, чувствуя, как холод поднимается из живота и разливается в груди. Он не оставил мне выбора. Я должен был…
Он взлетел выше – на максимальную высоту, дозволяемую силой плаща, – и, замерев почти в семи футах над водой, вновь окинул взглядом все, что осталось от «Хохлатого баклана» и его команды. Призвав магию кольца инквизитора, Аннев увидел очертания покоящегося на дне корабля. Трупы уже остыли, и лишь тело Джаффы, плывшее по течению лицом вниз, еще сохраняло тепло. Некому будет рассказать о страшной участи, постигшей консула Анабо. До столицы еще далеко, ни городов, ни деревень поблизости нет. Никто ничего не видел. Впервые, казалось, судьба решила помочь Анневу.
Аннев опустился к самой воде. Сапоги тут же намокли от брызг, и он попытался наклониться вперед. Когда его тело приняло положение почти параллельно поверхности воды, он призвал магию плаща и на чудовищной скорости понесся вверх по реке в направлении Лукуры. Капли воды облепляли его маску, стекая ручейками по костяным перьям артефакта.
Это не артефакт, напомнил себе Аннев. Пока нет. Она станет артефактом лишь после того, как я вплету в нее кровь терранского мага.
Впрочем, возможно, этого и не понадобится. Маска ведь вырезана из черепа владыки крови и наверняка до сих пор хранит след его таланта крови. Может, его окажется достаточно, чтобы создать нечто… более серьезное.
Но об этом он подумает позже, а сейчас у него есть заботы поважнее. До рассвета он прибудет в Лукуру, а там… представится мастером Сорокой – экстравагантным и загадочным лордом… с Иннистиула, например. Тогда точно не возникнет вопросов, откуда у него рескрипт короля Ченга. Или стоит по-прежнему играть роль шпиона божественного короля Неруаканты?.. Аннев пока не знал, что лучше, однако в одном был уверен наверняка: в город он попадет все так же по воздуху, никем не замеченным.
Там я разыщу Тиану и Данте и узнаю, где прячется Салтар. И если они скажут мне, кто мои преследователи, я их тоже найду и допрошу. Я продолжу поиски до тех пор, пока никого из врагов не останется. А потом я отправлюсь в Банок и наведу там порядок. Черт возьми, да я могу полететь хоть в Даогорт, к самому божественному королю, и покончить наконец с этим безумием раз и навсегда.
Это и было чистой воды безумием. Да что там, даже его собственный план отмщения казался ему настоящим сумасшествием. Зато Аннев понял, что больше не боится. Ни людей, с которыми ему предстоит столкнуться, ни огромных расстояний, которые придется преодолеть, ни того, на что ему, возможно, придется пойти, чтобы остановить противников.
Если я должен стать монстром, думал он, тогда я стану таким, кто охотится на остальных монстров. Злодеем, который сотрет прочих злодеев с лица земли.
От этой мысли холод, царивший внутри, отступил, и Аннев ощутил необычайное спокойствие и гармонию с собой.
Он не был героем, да и не пытался им быть.
Не был он ни благородным воителем, ни потомком Бреатанаса, предсказанным пророчеством.
Он просто был… самим собой. Анневом де Бретом. Кольцевой змеей. Сорокой. Фениксом. Мастером печали. Избавителем и разрушителем. И он не боялся своей судьбы. Что бы ни ожидало его впереди – тьма или свет, жизнь или смерть, – он знал, что всегда будет следовать зову сердца и делать то, что потребуется.
Поэтому сейчас он летел в Лукуру, чтобы начать охоту на монстров.
Эпилог
Крепко сжимая в руках церемониальный нож, Кьяра опустилась на колени перед алтарем, который она построила в центре Чащи. На серой каменной плите лежал один из несчастных выродков Круитхара – феурог.
Когда-то он был мужчиной, но магия, давшая ему силу, изуродовала его до неузнаваемости: живот и грудь покрывала каменная чешуя; мягкие вены из стали пронизывали его плоть, словно мерцающие серебряные полосы. Со временем они затвердели бы, и обездвиженный уродец так и лежал бы в Чаще, дожидаясь смерти. На счастье, Кьяра оказалась поблизости: теперь смерть эта не будет бессмысленной – и наступит скорее. Намного скорее.
Веки несчастного создания затрепетали, однако прежде, чем оно успело окончательно прийти в себя, Кьяра вспорола ему живот. Феурог попробовал закричать, но изо рта вырвалось лишь сдавленное хныканье. Однако знающей не было до его страданий никакого дела: запустив пальцы в разверзнутое брюхо, она принялась вытягивать наружу внутренности – кишечник, печень, селезенку, – пока ее йомадская магия просачивалась в них. Некоторые органы, тронутые металлом, сдвинуть с места оказалось непросто, и тогда знающая использовала свой острый нож.
Наконец Кьяра ощутила прикосновение магии крови, невесомое и прохладное; магия потекла по