упавшие в море (а это случается часто, поскольку пальмы обычно растут на берегу), дрейфуют много недель, чем и объясняется широкое распространение кокосовых пальм. Койра и удерживает «Красотку Джейн» на плаву, хотя та уже давно наполнилась водой. Она не утонет, а развалится на куски.
И все же, возможно, они проживут еще час или два. Возможно. Еще одна зеленая волна, перехлестнув через борт, сурово напомнила, что у них, вероятно, нет и этого часа. И в грохоте катящейся воды, цепляясь за нактоуз, Хорнблауэр услышал череду других звуков, более резких. Палуба содрогалась. Рубка! Ее срывало с креплений. Рано или поздно надстройку смоет, и… (воображение Хорнблауэра лихорадочно рисовало одну картину за другой) – до того, как разойдутся швы между досками, ее успеет залить. Барбара утонет раньше, чем рубку с ее телом унесет в море. Хорнблауэр много раз смотрел в лицо смерти, много раз хладнокровно оценивал шансы и ставил на карту свою жизнь. Однако сейчас на кону была жизнь Барбары. Такой душевной муки, как в эти секунды, он не испытывал никогда.
В рубке она погибнет наверняка; если вытащить ее на заливаемую волнами палубу и привязать к мачте, проживет чуть дольше – быть может, до тех пор, пока «Красотка Джейн» не развалится на куски. Сам он всегда доигрывал безнадежную игру до конца, теперь пришло время сделать то же для Барбары. От имени жены Хорнблауэр принял решение бороться до последней минуты. В одуряющем реве ветра он заставил себя мыслить логически, разработал план и в первое же относительное затишье совершил опасный рывок к основанию грот-мачты. Два куска грот-марса-фала – пришлось сдерживать панику, чтобы смотать их, не запутав. Еще два отчаянных рывка – обратно к штурвалу и оттуда к рубке. Хорнблауэр рванул дверь и шагнул через комингс. В рубке было на два фута воды; Барбара лежала, вжавшись в койку.
– Милая! – позвал он.
В рубке вой ветра слышался не так громко, так что можно было разобрать слова.
– Я здесь, дорогой, – ответила она.
Тут новая волна ударила в «Красотку Джейн»; в разошедшиеся швы хлынула вода, и Хорнблауэр почувствовал, что рубка всплывает. На миг ему подумалось, что все кончено, что сейчас их обоих смоет вместе с надстройкой, однако она выдержала. Бриг наклонился на другой борт, и устремившаяся вниз вода бросила Хорнблауэра на переборку.
– Я должен забрать тебя отсюда, дорогая. – Он старался говорить ровным голосом. – У грот-мачты безопаснее. Тебя нужно будет к ней привязать.
– Конечно, дорогой, как ты скажешь, – спокойно ответила Барбара.
– Сейчас я обвяжу тебя тросами, – предупредил Хорнблауэр.
В его отсутствие Барбара сумела одеться; по крайней мере, какое-то платье на ней было. Она вскинула руки, и – хотя обоих швыряло из стороны в сторону – Хорнблауэр затянул узлы у нее под грудью.
– Слушай внимательно…
В относительной тишине рубки он объяснил, что надо выждать время, добежать до штурвала, а от штурвала – к грот-мачте.
– Я поняла, дорогой, – сказала Барбара. – Поцелуй меня еще раз, мой самый любимый.
Хорнблауэр торопливо чмокнул ее в мокрую щеку. Подсознательно он ощущал, что своей просьбой Барбара увеличивает опасность для них обоих – жертвует десятью тысячами будущих поцелуев ради одного теперешнего. Очень по-женски, но Хорнблауэра не устраивал один шанс против десяти тысяч. Однако Барбара все еще тянула время.
– Милый, я любила тебя всю жизнь. – Она говорила торопливо, но все же не сознавая ценности каждого мига. – Тебя одного. У меня был другой муж, и сказать это раньше было бы нечестно по отношению к нему, но теперь… Я всегда любила только тебя, милый. Никого больше.
– Да, дорогая. – Хорнблауэр услышал слова, но не придал им значения. – Стой здесь. Держись вот тут. Держись!
Волна, накренившая «Красотку Джейн», была относительно небольшой.
– Жди моего сигнала! – проорал Хорнблауэр Барбаре в ухо и рванул к нактоузу. Несколько членов команды привязали себя к штурвалу.
Хорнблауэр махнул рукой. Барбара пробежала по палубе. Он едва успел накинуть на нее виток троса, затянуть и самому ухватиться за нактоуз, как накатила новая волна, накрывшая их с головой. Бриг медленно, тяжело выровнялся. Людей у штурвала вроде бы стало на одного меньше, но Хорнблауэр думал совсем о другом: как добраться до грот-мачты.
Вот наконец и она. Здесь уже были четверо, но Хорнблауэр сумел надежно привязать Барбару, а затем и себя. «Красотка Джейн» накренилась на борт раз-другой; некоторое время спустя особенно высокий вал унес рубку и половину фальшборта. Хорнблауэр проводил их взглядом и отупело отметил этот факт. Он правильно сделал, что вытащил Барбару из рубки.
Быть может, именно утрата надстройки вновь привлекла его внимание к тому, как ведет себя бриг. «Красотка Джейн» болталась в яме между волнами, а не встречала их носом, видимо, из-за того, что лишилась рубки, работавшей как парус. Соответственно ее сильнее качало и основательнее захлестывало волнами. Ни корпус, ни люди на палубе – в том числе они с Барбарой – долго этого не выдержат. Требовалось как-то развернуть «Красотку Джейн» навстречу волнам. В обычных условиях для этого сгодился бы любой клочок паруса в кормовой части, но прошлый опыт показал, что ни один парус не уцелеет на таком ветру. Сейчас давление ветра на фок-мачту и бушприт с их стоячим такелажем уравновешивало давление на грот-мачту, поэтому бриг и развернуло боком к волнам. Если нельзя поднять парус на корме, надо уменьшить давление на носовую часть – срубить фок-мачту, – и тогда суденышко встанет бушпритом к ветру, а заодно, возможно, ослабеет бортовая качка. Сомнений не оставалось – мачту необходимо срубить как можно скорее.
Найветт был привязан к штурвалу всего в нескольких футах от грот-мачты; решение следовало принимать ему. Когда «Красотка Джейн» ненадолго выровнялась и воды на палубе осталось не больше чем по колено, Хорнблауэр замахал капитану, указывая на фок-мачту. Ему казалось, что