авторитет, Рэнсом теперь не прочь был выслушать любые полезные сведения, а также прикончить одну бутылку портвейна и начать другую.
В спальню Хорнблауэр вошел уже глубокой ночью – на цыпочках, без свечи, чтобы не потревожить Барбару. Он глянул в темноте на вторую кровать (флотский распорядок не предполагал двуспальных кроватей) и ничего не увидел за москитной сеткой. Это его порадовало. Хорошо, что Барбара спит, иначе бы она непременно заговорила о Хаднатте.
На следующее утро тоже было не до разговоров. Проснувшись, Хорнблауэр сразу отправился в гардеробную, где надел лучший парадный мундир со звездой, а оттуда – на церемонию передачи командования. Как офицер, сдающий полномочия, он первым поднялся на шканцы «Клоринды» и встал у правого борта. За ним выстроился его штаб. Капитан Томас Фелл встретил Хорнблауэра и тут же занялся другими прибывающими офицерами. Оркестр морской пехоты – без Хаднатта – на полуюте играл отрывки из маршей, боцманские дудки безостановочно приветствовали все новых гостей, солнце сияло, как будто это самый обычный день. Затем наступила драматическая пауза. После нее оркестр заиграл вновь, грянули барабаны, запели трубы, и Рэнсом, сопровождаемый офицерами, поднялся на борт и прошел на левую сторону шканцев. Фелл остановился перед Хорнблауэром и отдал честь:
– Команда построена, милорд.
– Спасибо, сэр Томас.
Спендлав вложил в руку Хорнблауэру бумагу, и тот шагнул вперед:
– Приказ членов Адмиралтейского совета, действующих по поручению лорда верховного адмирала, мне, Горацио, лорду Хорнблауэру, рыцарю Большого креста досточтимого ордена Бани, контр-адмиралу Красной эскадры…
Ему и впрямь потребовалось серьезное усилие, чтобы голос не дрожал, чтобы читать суровым будничным тоном.
Наконец он сложил бумагу и отдал последний приказ:
– Сэр Томас, пожалуйста, спустите мой флаг.
– Есть, милорд.
Под первый из тринадцати пушечных выстрелов красный вымпел медленно пополз с бизань-мачты. Долгий-долгий спуск – шестьдесят секунд на тринадцать выстрелов, – а когда он закончился, Хорнблауэр стал беднее на сорок девять фунтов, три шиллинга и шесть пенсов в месяц. Рэнсом, с бумагой в руке, вышел вперед и зачитал приказы членов Адмиралтейского совета ему, Генри Рэнсому, кавалеру ордена Бани третьей степени, контр-адмиралу Синей эскадры.
– Поднимите мой флаг, сэр Томас.
– Есть, сэр.
Покуда синий вымпел полз вверх, на корабле стояла полная тишина; но как только он заплескал на вершине мачты, грянул салют и заиграл оркестр. С последним выстрелом Рэнсом официально стал главнокомандующим кораблями и судами его величества в вест-индских водах. Еще фанфары, и Хорнблауэр, шагнув вперед, отдал честь новому главнокомандующему.
– Прошу дозволения оставить корабль, сэр.
– Дозволяю.
Барабанная дробь, трубы, боцманские дудки, и Хорнблауэр спустился в шлюпку. Быть может, он поддался сентиментальности, быть может, жалел себя, но, так или иначе, его быстро отвлекли.
– Милорд, – сказал Спендлав.
– Да?
– Тот арестант, Хаднатт, музыкант морской пехоты…
– Что с ним?
– Он сбежал. Сегодня ночью.
Это означало, что участь Хаднатта решена. Ничто не может его спасти. Ямайка – остров, к тому же не очень большой. За сведения о любом беглом преступнике назначена награда в десять фунтов, а на Ямайке, даже больше чем в Англии, десять фунтов – состояние. Годовое жалованье подмастерья; сумма, которую раб не увидит за всю жизнь. Дезертир – европеец в мундире – сразу привлечет внимание, а награда гарантирует, что на него донесут, как уже не раз случалось в прошлые годы. Хаднатта схватят, а к прежним обвинениям прибавятся новые. Побег. Дезертирство. Ущерб казенному имуществу. Ущерб военной форме. Вероятно, его повесят. Либо прогонят через строй эскадры, что означает смерть под плетьми. Хаднатт – покойник, и о его музыкальном таланте можно забыть.
Погруженный в эти мрачные мысли, Хорнблауэр выбрался из шлюпки на пирс, где ждала губернаторская карета (его прежний экипаж отошел к Рэнсому вместе с постом главнокомандующего), и так же молча тронулся в сторону губернаторской резиденции. Однако не успели они проехать и мили, как им навстречу попалась веселая кавалькада. Первым делом Хорнблауэр увидел Барбару – он узнал бы ее в любой толпе, даже не сиди она на белой лошади. Барбара ехала между его превосходительством и леди Хупер, все трое оживленно беседовали. За ними следовали адъютанты и гражданские, а замыкал колонну помощник начальника военной полиции с двумя солдатами.
– Ха! Хорнблауэр! – воскликнул губернатор, натягивая поводья. – Гляжу, ваша церемония закончилась быстрее, чем я ждал.
– Доброе утро, сэр, – ответил Хорнблауэр. – Ваш слуга, мэм.
Затем он улыбнулся Барбаре, как улыбался всегда, насколько бы ни был подавлен. Под охотничьей вуалью ее улыбка была едва различима.
– Присоединяйтесь к нашей охоте. Кто-нибудь из моих адъютантов уступит вам лошадь, – сказал губернатор и тут же, вглядевшись, добавил: – Хотя нет, вы в шелковых чулках. Можете ехать за нами в экипаже, словно вы дама в деликатном положении! Словно французская королева, черт побери! Эй, кучер, поворачивай!
– На кого вы охотитесь, сэр? – спросил Хорнблауэр немного ошарашенно.
– Да на вашего дезертира! Думаю, будет потеха, – ответил Хупер.
Значит, они охотятся на человека, самую серьезную дичь. Однако Хаднатт, рассеянный мечтатель Хаднатт – слишком легкая добыча. Среди всадников было двое цветных слуг, каждый со сворой бладхаундов – бурых и черных, – огромных, свирепых ищеек. Хорнблауэр не хотел иметь ничего общего с этой охотой. Ему казалось, что он видит кошмарный сон и не может проснуться. И Барбара рядом с другими охотниками… ужасно. У ворот дока, перед частоколом, кортеж остановился.
– Вот гауптвахта, – сказал помощник начальника военной полиции, указывая. – Вы видите дыру в крыше, сэр.
Часть пальмовых листьев была разобрана. Очевидно, гауптвахту и не стремились сделать особо