разочарование.
– Хорошо, что я пробуду тут совсем недолго, – сказала она, еле заметно подмигнув. – Насколько недолго?
– Покуда не прибудет Рэнсом на «Тритоне», – ответил Хорнблауэр. – Учитывая, сколько сплетен ты почерпнула у леди Эксмут и других, дорогая, тебе бы следовало это знать.
– Да, но я так и не смогла разобраться. Когда заканчивается твой срок пребывания на посту?
– Он закончился вчера, но я буду сохранять командование до тех пор, пока официально не передам его Рэнсому. «Тритон» задерживается.
– А когда прибудет Рэнсом, то что?
– Он примет у меня пост и, разумеется, переедет в этот дом. Его превосходительство пригласил нас пожить до отплытия в губернаторской резиденции.
– Понятно. А если Рэнсом опоздает настолько, что мы не успеем на пакетбот?
– Тогда нам придется ждать следующего. Надеюсь, этого не будет. Иначе придется пережить некоторые неудобства.
– Резиденция губернатора настолько ужасна?
– Там вполне можно жить, дорогая. Но я думаю о Рэнсоме. Любому главнокомандующему неприятно терпеть рядом предшественника.
– Который, разумеется, критикует его действия. А ты станешь так поступать?
– Иначе я не был бы человеком.
– И я знаю, сколько в тебе человеческого, – сказала Барбара, протягивая к нему руки. В спальне, не на виду у офицеров и слуг, они смогли быть людьми несколько бесценных мгновений, прежде чем громкий стук возвестил о прибытии Джерарда и багажа. Вслед за Джерардом явился Спендлав с запиской для Барбары.
– Приветственное письмо от ее превосходительства, дорогой, – объяснила та, прочитав листок. – Нас зовут отобедать в семейном кругу.
– Вполне ожидаемо, – ответил Хорнблауэр и, убедившись, что Спендлав вышел, добавил: – Этого-то я и боялся.
Барбара заговорщицки улыбнулась, глядя ему в глаза.
– Время еще придет, – сказала она.
О стольком надо было поговорить, столькими новостями обменяться: все, написанное за эти три года в длинных-предлинных письмах, надо было пересказать в новых подробностях, а, кроме того, Барбара пять недель пробыла в море, отрезанная от всяких известий. На второй день, когда они обедали вдвоем, Хорнблауэр упомянул Хаднатта и коротко объяснил дело.
– Ты отдашь его под суд? – спросила Барбара.
– Вероятно. Когда смогу собрать трибунал.
– И каков будет вердикт?
– Виновен, разумеется.
– Я хотела сказать не «вердикт». Я имела в виду приговор. Что ему присудят?
Упомянув при Барбаре эту историю, Хорнблауэр дал ей право задавать подобные вопросы и даже высказывать мнения.
Он процитировал из «Свода законов военного времени», регулирующего его официальную жизнь на протяжении последних двадцати лет:
– «Лица, повинные в этом преступлении и признанные таковыми трибуналом, подлежат смерти либо меньшему наказанию, каковое трибунал найдет сообразным характеру и степени их вины».
– Ты же не всерьез? – Серые глаза Барбары расширились. – Смерти? Но ты сказал «либо меньшему наказанию». Что это?
– Прогон через строй эскадры. Пятьсот плетей.
– Пятьсот плетей? За си чистое вместо си-бемоль?
Именно этого и ждешь услышать от женщины.
– Дорогая, обвинение звучит иначе. Его обвиняют в сознательном неподчинении приказу.
– Но это такой пустяк!
– Дорогая, отказ подчиниться офицеру – не пустяк.
– Неужели ты запорешь человека до смерти только потому, что он отказался играть си-бемоль? Какой чудовищный метод сводить счеты!
– Речь не о сведении счетов, дорогая. Наказывают затем, чтобы другие не поддались соблазну ослушаться приказа.
Однако Барбара по-женски стояла на своем, несмотря на все доводы холодной логики.
– Если ты его повесишь – или, как я понимаю, выпорешь, – он уже не сыграет ни одного си-бемоля. Какая в этом польза?
– Польза для службы, дорогая…
Хорнблауэр защищал позицию, изъяны которой сам отлично сознавал, однако нападки Барбары заставили его с горячностью вступиться за любимую службу.
– Когда об этом услышат в Англии… – начала Барбара, и тут ей в голову пришла новая мысль. – Он ведь может подать апелляцию?
– В Англии мог бы. Но я главнокомандующий в иноземных водах, и мои решения не оспариваются.
Барбара, отрезвленная, глянула через стол на человека, который внезапно превратился из ее нежного и чуткого мужа в диктатора, властного над жизнью и смертью. Она понимала, что не может, не должна злоупотреблять положением жены, чтобы на него повлиять. Надо уступить – и не ради блага службы, а ради их семейного счастья.
– И скоро будет трибунал? – спросила она уже другим тоном.
– Как только я смогу найти судей. Задержка в дисциплинарных делах лишает их смысла. Если матрос взбунтовался в понедельник, его надо осудить во вторник и повесить в среду. Однако сейчас нет нужного числа капитанов. Когда прибудет Рэнсом, с капитаном «Тритона» нужное количество наберется, но я уже передам пост. А если раньше вернется «Флора», которую я отправил к побережью Мексиканского залива, то решать буду я.
– Понятно, – сказала Барбара, не отрывая взгляда от его лица. Еще до того, как Хорнблауэр заговорил, она поняла, что эти слова как-то смягчат его прежнюю суровость.
– Естественно, я еще не принял решения, дорогая. Есть и другие возможности, которые я рассматриваю.
– Да? – еле выдохнула она.
– Утверждение приговора будет моим последним действием на посту главнокомандующего. Это дает предлог… основание. Я могу помиловать осужденного в благодарность за отличное поведение эскадры.