испано-американской войны, когда он поступил на службу в армию, где прослужил пятнадцать лет в кавалерии, достигнув звания капитана. Он вернулся на действительную службу в 1914 году, чтобы присоединиться к кампании в Мексике, а впоследствии Великая война привела его во Францию, где он участвовал в качестве подполковника Пятьдесят второго артиллерийского полка в кампаниях под Верденом и Мез-Аргонн. Позже он был назначен командиром поезда с боеприпасами Двадцать седьмой дивизии, которая была придана Второй и Четвертой британским армиям во время их операций в Бельгии и северной Франции. Вернувшись домой, где теперь были Сиракузы, в 1921 году он был произведен в полковники Национальной гвардии Нью-Йорка, и это звание он сохранял до выхода на пенсию в 1937 году из Национальной гвардии Нью-Йорка.
Строго говоря, Белл не имел опыта работы в сфере продовольственной помощи, хотя среди его бумаг есть вырезка из Philadelphia Record от 11 сентября 1930 года, где упоминается его «армейский опыт кормления солдат на транспорте Маунт-Вернон, где 5000 человек были накормлены за 45 минут в двух небольших столовых». И все же это мелочи по сравнению с тем, что должно было произойти.
Борис Эльперин, переводчик Bells и человек-пятница, подтверждает, что его шеф приступил к выполнению задания АРА, совершенно незнакомый с механизмом продовольственной помощи, но что, компенсируя это, «у него был административный инстинкт, и он знал, что не может ничего выдавать, не отчитавшись за это».
Тот факт, что человек без опыта работы по оказанию помощи оказался командующим крупнейшим округом в крупнейшей экспедиционной операции по оказанию помощи всех времен, указывает на то, до какой степени АРА была вынуждена набирать людей не только из числа своих ветеранов, чтобы укомплектовать свою самую масштабную миссию. Хотя он был полным аутсайдером в АРА, выдающиеся военные заслуги Белла давали ему преимущество перед большинством других претендентов, надеявшихся пройти через дверь. Когда в августе 1921 года было объявлено о назначении Хаскелла главой подразделения, его завалили письмами с заявлениями и рекомендациями. Среди них было то, что этот армейский полковник не мог проигнорировать, — письмо поддержки Беллу, подписанное военным министром Джоном Ф. О'Райаном, который был силен в своих похвалах: «Я высоко ценю его. Он неутомимый работник; он находчивый и управляет людьми исключительно эффективно». Ход событий в России покажет, что госсекретарь не преувеличивал эти качества полковника, которого он также охарактеризовал как «очень живого человека (он известен как «Джинджер» Белл)».
Итак, вожди АРА завербовали этого кадрового солдата для борьбы с тем, что сначала считалось «поволжским голодом». Они оставили управление более известными округами Поволжья за ветеранами-спасателями и отправили в бездну неизвестности этого абсолютного новичка в управлении благотворительностью. Там, за долиной, ему нужно будет призвать на помощь всю свою знаменитую находчивость, чтобы выйти победителем в борьбе с голодом.
Сага была почти прервана в ноябре 1921 года, когда Белл заболел тифом. У него развились озноб и лихорадка в городе Белый Бей, и в состоянии бреда его срочно доставили обратно в Уфу, где диагноз был поставлен местным врачом, который на следующий день сам слег от болезни. Перспективы были мрачными, пока три или четыре дня спустя приезд доктора Дэвенпорта не поднял настроение. Эльперин говорит, что заскочил сюда случайно, и это звучит так, как будто он катался на санках по заснеженной степи, имея в виду совсем другой пункт назначения. «Это было благословением Богов, поскольку состояние Белла было настолько серьезным, что никто из русских не питал к нему никакой надежды».
Репортер Маккензи, прибывший в Уфу в этот момент, также, казалось, не питал никаких надежд на полковника. Его книга «Россия перед рассветом», которая вышла в печать только год спустя, оставляет впечатление, что Белл испустил дух: «Список смертей среди работников гуманитарной помощи вскоре должен был вырасти». Фактически, в то время как члены других иностранных организаций по оказанию помощи недавно скончались, Белл был первым человеком из АРА, получившим удар. Хотя он держался, прошло три недели, прежде чем он пришел в сознание.
В январе «Джинджер» Белл снова вышел на тропу голода. Хаскелл отправил его отдохнуть на Ривьеру, но он отказался. Эльперин говорит, что сейчас у него было столько энергии, что было трудно угнаться за ним во время пробежки от Уфы до Стерлитамака. Когда водители санной упряжки отставали, Белл подбадривал их «нервным джагом», что означает щедрую порцию кофе. Его готовили в домах жителей, обычно крестьян, по пути следования. Предположительно, им тоже достался «ягуар» в дополнение к тому, который они получили несколькими минутами ранее, обнаружив своего кумира, стоящего у их двери.
Известие о «чудесном» выздоровлении Белла предшествовало ему. Эльперин говорит, что «В одном из этих домов, где жил местный учитель, полковник. обнаружил, что его репутация распространилась и что вся история его болезни стала известна. Учитель подарил ему два красивых башкирских полотенца в знак благодарности». Эльперин, возможно, сказал бы еще два башкирских полотенца, поскольку они были, безусловно, самым популярным сувениром на тысячу миль вокруг. Но тут его память привлекла отвлекающая деталь: «Проходя мимо крестьянских домов, полковник однажды остановился в одном, часть главной комнаты которого была отведена теленку. Когда этому животному потребовалось опорожнить мочевой пузырь, хозяин дома поймал мочу в жестянку».
Путешествия Белла вызвали бурную территориальную экспансию Уфимского округа в первой половине 1922 года. Американцы путешествовали на санях и по железной дороге, что Белл оценил как «еще более примитивное, чем когда наши пионеры отправились в Калифорнию в 49 году. Железные дороги в ужасающем состоянии, определенно нет таких дорог для фургонов, о которых мы знаем, а количество тягловых животных сократилось менее чем на 25 процентов от дореволюционного времени». Местные инспекторы АРА пересекли Урал на лошадях или верблюдах.
Расширение Уфимского района, в основном на восток и север, не было частью новой американской золотой лихорадки — стремления установить контроль над драгоценными металлами и самоцветами Урала, — как поначалу предполагало местное общественное мнение. Дело в том, что условия голода распространялись во всех направлениях, казалось бы, без конца. К западу и югу соответственно располагались соседние Казанский и Оренбургский округа, но в остальном ничто не ограничивало горизонты американцев из Уфы, которые чувствовали себя свободными, фактически связанными долгом, откликаться на многочисленные призывы о помощи. Желание предъявить права на девственную территорию, должно быть, подпитывалось пограничной атмосферой округа, где «нам всем приходится разгуливать в одежде Брета Гарта, с шестизарядным пистолетом на бедре», как выразился Белл. «Франция в 1918 году была летним курортом по сравнению с нашим нынешним заданием».
Московский штаб был слишком занят, чтобы оказывать сопротивление. «Округ был практически автономным», — писал Келли, который в качестве начальника снабжения рассчитывал на тесную координацию с Москвой. Первоначально он был разочарован отсутствием информации относительно конкретных деталей о поступающих поставках и