нашему району, протяженностью в тысячу верст, — это карьера, основанная на сочетании амбиций и похоти».
Флеминг, как и любой другой работник по оказанию помощи, стремился, чтобы семья и друзья дома поняли, что АРА — это гораздо больше, чем какая-то «ассоциация кормильцев». Это был героический крестовый поход за спасение, заслуживающий соразмерной славы. В письме своим родителям он назвал это «крупнейшей работой по борьбе с массовым голодом, когда-либо выполненной в истории человечества, не исключая работу, которую поручил Джозеф, и мы делаем это бесплатно, в то время как Джозеф в придачу заложил короне всю нацию». Несмотря на легкий штрих, Флеминг разделял веру своих товарищей по борьбе с голодом в то, что их миссия в России была историческим событием по любым стандартам, а не только в области гуманитарной помощи.
«Если хорошенько подумать, — как это сделал Белл, — работа АРА в России, безусловно, была самым замечательным мероприятием и, вероятно, во многих отношениях одной из величайших операций в истории». Блумквист писал о том, что «видел историю, творившуюся у меня на глазах, и принимал участие в величайшей операции по оказанию помощи в истории человечества». В «Russian Unit Record» это назвали «величайшей единичной работой по кормлению — голодом или военными действиями — в мировой истории». Корник был еще менее сдержан: «Конечно, в мировой истории никогда не было ничего подобного». Год спустя Хаскелл сказал о своей миссии: «Это стало поворотным моментом для цивилизации в России».
В 1922 году норвежский исследователь и гуманист Фритьоф Нансен назвал «Помощь АРА» для России «прекрасным жестом двадцатого века», хотя тому столетию не исполнилось и четверти. Дань уважения Нансену вдохновила Эллингстона расширить тему места миссий в истории:
Люди говорили себе — потому что это звучало хорошо и косвенно льстило им, — что американская помощь Советской России в 1921 году была лучшим актом 20 века. Превосходные степени обладают врожденной слабостью для осторожного уха, но в эту превосходную степень можно поверить. Я не могу припомнить ни одного акта, ни одного международного акта, в современной истории, не говоря уже о 20 веке, который сравнивался бы с Помощью АРА в России... Мы, вероятно, спасли от смерти не менее 5 000 000 человек, и даже Россия, как бы щедра она ни была на жизни, вряд ли смогла бы выстоять под моральным шоком от уничтожения стольких людей таким ужасным оружием, как голод.
Работой Эллингстона как главы исторического отдела в Москве было следить за тем, чтобы история этого монументального достижения была тщательно задокументирована, чтобы ее можно было рассказать будущим поколениям. 31 января 1923 года он написал служебную записку в отдел, своего рода напутствие самому себе и своим сотрудникам, чтобы не упускать из виду важность их работы в последние месяцы:
История деятельности АРА — это... не явление, интерес к которому ограничивается «ассоциацией опытных нянь». Это великий созидательный факт века, точно так же, как война была великим разрушительным фактом века. Следовательно, эта история должна быть написана гением, как история высадки в Галлиполи была написана Мейсфилдом. Поэтому задача исторического отдела — подготовить материал для этого гения.
Неделю спустя он составил циркулярное письмо начальникам отделов, настаивая на том, чтобы они позаботились о написании историй болезни своих отделов, что было непопулярным занятием для перегруженного работой персонала. Чтобы подсластить лекарство, он воззвал к их чувству гордости: это была история американского героизма, а не «обычная благотворительная работа», и она заслуживала надлежащего рассказа.
Россия и так достаточно отстала от мира; подумайте, какой непоправимый моральный удар нанесла бы ей смерть от ужасного агента голода еще десяти миллионов человек; могла ли она выздороветь? Именно это я имею в виду, говоря, что наша помощь из-за ее необъятности не могла быть временной. Осознают это русские или кто-либо другой или нет, мы спасли нацию.
Вот как американские работники гуманитарной помощи — чудотворцы в глазах миллионов спасенных ими людей — думали о своей миссии, когда она еще только разворачивалась, и до того, как последующие великие разрушительные факты неспокойного столетия заставили ее кануть в безвестность, как будто Келлог и другие никогда не спускались с неба.
ГЛАВА 32. ЗАВОЕВАНИЕ НОВЫХ МИРОВ
«Если когда-либо существовала эпопея оказания помощи, то это история полковника Белла из Уфы, человека, спасшего от голодной смерти сотни тысяч полудиких башкирских татар далеко в безлюдных степях между Европейской Россией и Сибирью».
Уолтер Дюранти написал эти слова на закате русской миссии в июле 1923 года. Он так и не побывал в этих безлюдных степях, вместо этого основав свой отчет на интервью с полковником, который проезжал через Москву по пути из Советской России. Как и большинство его коллег-московских корреспондентов, Дюранти время от времени позволял барочным выражениям мешать журналистской точности: вероятно, он знал, что лучше не писать «башкирские татары». Но семьдесят пять лет спустя трудно поспорить с его выбором слова «эпический» для характеристики истории Белла в Уфе.
Эпичность отчасти была результатом масштабности миссии Уфы: территориально она должна была стать крупнейшим районом АРА, простирающимся на самый дальний восток, в Азиатскую Россию, что придавало ей ауру фронтира. В рейтинге по количеству бенефициаров он также не имел себе равных, в итоге составив более 1,6 миллиона человек в день.
Фигура Белла соответствовала масштабу шоу в Уфе. Он был единственным американцем, командовавшим одним округом от начала до конца. Он также был единственным руководителем, ставшим жертвой тифа. Находясь при смерти, он был спасен от безвременной кончины местными жителями, которые остановили руку Жнеца и вылечили своего любимого лидера. На самом деле, в достоверных источниках большая часть заслуг отдается врачу АРА Уолтеру Дэвенпорту, но другие хронисты, даже сам Белл, иногда не могли устоять перед этим романтическим штрихом.
Информационный бюллетень выпускников АРА назвал его «кумиром башкир», этот эпитет подтверждается сохранившимися фотографиями, на которых он изображен в различных позах среди полудиких. На них изображен долговязый мужчина лет пятидесяти с редеющими волосами, большими глазами и ушами на продолговатом морщинистом лице. Он легко улыбается, даже зажав трубку в зубах. Вот что раскрывает его домашняя и летняя одежда; на зимних снимках он одет как исследователь Арктики и едва отличим от любого другого спасателя. Есть фотографии, на которых Белл держит на руках откормленного медвежонка, что, по-видимому, соответствует его образу колониального хозяина «здесь, в дебрях России», как он однажды выразился.
Мало что в личном прошлом этой легенды АРА говорит о том, какого положения он достиг в России. Уолтер Линкольн Белл родился в 1874 году в Бруклине, где он учился в Политехническом институте, прежде чем поступить в Университет Макгилла. Его военный опыт начался с началом