переезде в новое красивое здание и перевести туда наши офисы. Оно позволит нам принимать в нём представителей власти с подобающим уважением и роскошью.
— Есть такое здание, Пинхас, — заметил Ицхак Бен-Цви. — Но для его съёма нужны деньги.
— Ты напомнил мне об очень важном вопросе, Ицхак, — произнёс Рутенберг. — Национальному комитету нужно побеспокоиться о создании независимого денежного статуса. И сосредоточить финансы в руках троих человек. Клянчить подачки и пожертвования на пороге и в конторах сионистского руководства унизительно и недопустимо.
— А как быть с партийными соглашениями? — спросил кто-то.
— От них и всякого партийного регистра нужно избавиться, товарищи. Это нас очень разъединяет. Мы не можем позволить себе сегодня играться в партийность. Руководство должно состоять из людей дела, живших в стране во время последних погромов и хорошо знакомых с положением в ней.
— Ты потому так говоришь, что не состоишь ни в одной партии, — сказал кто-то из дальнего ряда.
— Я, товарищи, просто называю вещи, которые нам мешают работать, — твёрдо заявил Рутенберг. — Я не против политических партий. Но мне кажется, их деятельность не способствует национальному единству, в котором нуждается сегодня еврейский ишув. И хочу ещё раз заявить, что я пришёл в комитет не в поисках престижа и влияния. Их у меня и так предостаточно на моих хозяйственных и экономических должностях. Тяжёлый кризис и беспокойство о будущем ишува — мой единственный мотив. Когда мы все вместе выведем ишув из такого состояния, я буду счастлив оставить эту тяжёлую должность и вернуться к прежним занятиям.
Многие участники совещания почувствовали в словах Рутенберга предостережение. Оно означало, что, если его требования не будут приняты, он уволится. Они уже успели поверить, что он может восстановить силу и авторитет национального комитета, и боялись упустить этот шанс.
Прошло несколько дней. Рутенберг опять встретился с Ченселлором. Ему, как президенту Ваад Леуми, нужно было обсудить с Верховным комиссаром текущие вопросы ишува и поговорить о прокладке дорог и шоссе. Атмосфера в Эрец-Исраэль в те дни оставалась очень напряжённой. Комиссару было известно о тесных связях Рутенберга с равом Куком, и он попросил его задержаться.
— Недавно завершились еврейские праздники Рош ха-Шана и Йом Кипурим. Ты ещё находился в Британии, когда я опубликовал временное постановление по проведению молитвы у Стены плача. Евреи и арабы высказали недовольство. Беспорядки всё же удалось предотвратить, но раввины требуют разрешить трубление в шофар. Они утверждают, что молитва Йом Кипурим, не закрытая трублением шофара, противоречит Галахе. Я прошу тебя оказать давление на главных раввинов.
— Я, господин комиссар, не сведущ в галахических постановлениях и религиозных обычаях и с самого детства не посещал синагогу. Но ни отдельному человеку, ни даже правительству нельзя вмешиваться в вопросы культа и религии. Евреи, уполномоченные принимать решения по галахическим вопросам, это раввины. Я, сэр Джон, готов передать Вашу просьбу раву Куку, но ни в коем случае не буду оказывать давление, чтобы он отменил требования Галахи.
— Буду тебе весьма признателен, Пинхас. Гарри Лук во время моего отсутствия в стране не смог предотвратить беспорядки. Я слышал, ты говорил с ним перед отъездом в Лондон. Что бы ты предпринял на его месте?
— Верховный комиссар обязан обеспечить порядок в стране, — сказал Рутенберг. — Он должен проявить активную и бескомпромиссную власть. В тяжёлые дни Эрец-Исраэль нужно управлять штыком и силой, ввести военный режим, найти зачинщиков, устранить из органов власти всех сопротивляющихся политике национального дома и препятствующих намерениям правительства. Господин Лук понял это слишком поздно.
— Британское правительство тоже допустило немало ошибок, — произнёс Ченселлор. — Я уже попросил лорда Пасфилда усилить наши военные формирования и полицию.
— Это верно, господин комиссар. Перебрасывать войска из Египта в Палестину — не подходящая затея. Но этого недостаточно. Нужно прекратить подстрекательство со стороны официального руководства арабского населения. Лучше его даже отвергнуть. Оно не представляет его молчащего большинства, интерес которого в спокойной и благополучной жизни.
— Я дал указание установить, кто ещё мутит воду, — заметил Ченселлор. — Мне недавно предоставили отчёт.
— Страну в последние годы наводнили российские большевики, — сказал Рутенберг. — Я их хорошо знаю. Меня самого они бросили в тюрьму. Знаменитый писатель Максим Горький, мой добрый друг, меня тогда выручил. Это и арабы, и евреи. Их готовит и посылает по всем странам Коминтерн. Они ведут пропаганду и революционную агитацию в соответствии с указаниями Москвы. Их необходимо выявить и выгнать из страны.
Он ещё сообщил сэру Джону, что Национальный комитет намерен заниматься и высокой политикой — отношениями с арабами и министерством колоний. Ченселлор заметил, что он не собирается вмешиваться, но эти вопросы раньше вели сионистские организации.
На очередном собрании Рутенберг рассказал приятелям о беседе с Верховным комиссаром и о сообщениях, которые послал министру колоний лорду Пасфилду и премьер-министру Рамсею Макдональду. Он также предупредил членов исполкома, что возникли дополнительные проблемы с Еврейским агентством.
— Мы с Пинхасом в эти дни присутствовали на совместном заседании, — пояснил Бен-Цви. — Сакер до нашего появления там рассказал о намерении Рутенберга отправиться в Лондон и утверждал, что нежелательно дело представительства жителей Эрец-Исраэль передавать непосредственно в руки президента национального комитета. Мы потребовали от сионистского руководства признать, что Национальный комитет является аутентичным представителем еврейского ишува, и поэтому именно ему следует заниматься всеми темами, непосредственно касающимися его жизни. Когда меня спросили, почему я так думаю, я объяснил, что Национальный комитет более компетентный в этом вопросе, связи его с арабами более тесные и разветвлённые, и, во всяком случае, полномочия его в глазах людей ишува выше полномочий Сохнута.
В зале послышались возгласы одобрения. Бен-Цви махнул рукой, удовлетворённый поддержкой товарищей.
— В последнее время осложнились проблемы Западной стены, — сказал Рутенберг. — В августе, ещё до беспорядков и побоищ ко мне обратился рав Кук. Я пытался всё уладить, но тогда мне не удалось. Сегодня у нас есть полномочия. Нам необходимо найти решение и сообщить о