Рутенберга физическую и душевную усталость. Ему скоро пятьдесят один год, здоровье его расшатано, тягостное отчаяние поселилось в его сердце. В особенно тяжёлые дни он брал чистый лист бумаги и писал письмо подполковнику сэру Джорджу Стюарту Саймсу. До того, как покинуть страну в 1928 году и отправиться в Аден, он был верховным секретарём правительства Эрец-Исраэль. Рутенберг вошёл с ним в тесный контакт по работе и между ними возникли близкие отношения. Только ему он открывал своё сердце, мысли и тайны, которые скрывал от общества и своих приятелей и друзей. Он писал ему о своём «трудном народе», чьим сыном являлся, и жаловался, что «с правительством могу найти какой-то общий язык, а с друзьями евреями… Искушение возложить управление всеми вопросами в одни руки не даст покоя. До нынешнего времени я получил большой опыт, и знаю хорошо, какую прекрасную работу удаётся совершить в этой маленькой стране. Но нездоровье и множество других неприятных проблем, скопившихся на моём пути, тормозят её выполнение. Я несчастлив и чувствую себя очень плохо».
В один из дней конца октября в его кабинете раздался телефонный звонок. Рутенберг поднял трубку и сразу узнал голос друга, доктора Магнеса, президента Еврейского университета.
— Пинхас, у меня есть проект, который хотел бы с тобой обсудить. У тебя не найдётся несколько свободных минут?
— Для тебя, Иехуда, я всегда выкрою время.
— Так я к тебе сегодня вечером заскочу.
— Приходи часов в семь, поедим и всё обсудим, — произнёс Пинхас и положил трубку.
С Магнесом он познакомился и подружился ещё в Нью-Йорке. Раввин, представитель консервативного иудаизма, он был основателем и главой Объединённой еврейской общины города и известным сионистским деятелем. С ним Пинхас сотрудничал при создании Американского еврейского конгресса. А репатриировавшись в Эрец-Исраэль, Магнес стал сторонником еврейско-арабского сотрудничества.
Домработница Батья приготовила ужин и накрыла на стол. Рутенберг её отпустил и стал просматривать газеты. Иехуда Лейб появился в начале восьмого.
— Сейчас, Пинхас, на улице темно и боязно. Лучше бы пошёл дождь. Бандиты в такую погоду сидят по домам.
— Если пожелаешь, можешь переночевать у меня, — сказал Рутенберг, желая его успокоить.
— Всё будет хорошо, Пинхас. Ты же знаешь мою благоверную. Она сойдёт с ума.
— Ладно. Ну что у тебя?
Магнес достал из портфеля папку с бумагами и положил её на стол.
— Это черновик моего предложения. Оно касается реформы конституции Эрец-Исраэль. В её центре учреждение парламента. Главное в моей инициативе — упорядочение отношений между евреями и арабами.
— Это серьёзный и объёмистый материал, Иехуда, — произнёс Рутенберг, перекладывая листы в папке.
Магнес согласно кивнул.
— Я бы с удовольствием прочитал, но занят множеством дел. Строительством электростанции на Иордане, а в последнее время делами ишува.
— Мне ещё и поработать над моим проектом надо.
— Тогда и почитаю, — заявил Пинхас. — Только прошу тебя не передавать материал Верховному комиссару и сохранить его в полной тайне.
— Это в мои планы пока не входит, — заверил Иехуда.
— Прекрасно. Давай-ка поедим. Батья хорошо готовит.
Друзья сели за стол и с аппетитом поели. Потом заговорили о сотрудничестве между двумя народами.
— Это условие мирного строительства страны, Пинхас.
— Я давно это понял, Иехуда. Но Амин аль-Хусейни мира не желает. Погромы здесь произошли уже три раза с тех пор, как я приехал в девятнадцатом году.
— Скажу больше, — взволнованно произнёс Магнес. — Я вслед за Ахад-ха-Амом вижу в этом соглашении большую и важную потребность еврейского духа. Вот я и решил найти конституционное решение этой проблемы.
— Философия, Иехуда, не по моей части. Национальный комитет и Сионистское руководство этим вопросом сейчас тоже серьёзно озабочено. Но, только ты не обижайся, может быть тебе не стоит продолжать это дело. Ты же знаешь нашу братию, она тебя затопчет.
— Я подумаю, Пинхас.
Они по-дружески простились, и Магнес пошёл домой, когда в темноту двора за окном едва проникал зыбкий свет уличного фонаря.
Через несколько дней Рутенберг оказался в здании администрации Верховного комиссара. Ченселлор попросил его зайти к нему на минуту. На столе у него Пинхас увидел папку с листами, которые показывал ему Магнес. Сэр Джон перехватил его взгляд и рассказал о вчерашнем визите президента Еврейского университета. Рутенберг был очень этим расстроен. Магнес не сдержал слова. Пинхас вернулся в свой кабинет и позвонил ему по телефону.
— Иехуда, я видел твои материалы на столе Ченселлора, и он сообщил мне о вашем разговоре. Ты же обещал держать всё в тайне.
— Он, я полагаю, узнал о моей инициативе от своей секретной службы, — произнёс Магнес. — И попросил меня к нему зайти. Не мог я не показать ему мои записи.
— Комиссар сказал мне, что предложение не только твоё. Ты работал над ним с Филби. Принимал участие также Джозеф Леви, журналист газеты New York Times в Иерусалиме.
— Да, это наш с Джеком Филби общий проект. Он востоковед, знающий специалист по арабскому вопросу, советник эмира Сауда.
— Я слышал о нём. Мне очень жаль, но мне придётся сообщить об этом моим коллегам. Даже лучше, если ты сам ознакомишь с твоим планом Гарри Сакера и Берла Кацнельсона.
— Я это сделаю, Пинхас, в ближайшее время.
— Ладно, Иехуда. Будь здоров.
Пинхас положил трубку и задумался. Ему пришло в голову привлечь к этому делу и Бен-Гуриона. Несколько дней спустя Давид и Берл встретились с Магнесом у него в университете. После серьёзного спора с