кратко излагать многократно повторенную историю, а потом совать под нос фотографию, которую те рассматривали и отрицательно качали головой. Им попадались разные парижане – от насмерть перепуганного, пытающегося сбежать от «якобы полицейских» до юродивого, знающего о жизни квартала все, кроме того, что требовалось сыщикам. Отвязаться от него оказалось непросто.
Делестран терпеть не мог опросы и проводил их только для очистки совести. Делать это требовалось методично, ничему не позволяя проскользнуть между ячейками невидимой сети, которую они образовывали все вместе, разойдясь на расстояние нескольких метров. В ходе нудной оперативной работы перед ним неизбежно возникал образ лестницы. Он начал с самого верха в надежде на удачный улов, на каждой ступеньке сталкивался с реальностью и оказался на дне пропасти, ничего не добившись. Иногда майор ощущал, что становится кем-то другим, превращается в коммивояжера или просителя, и жаждал поскорее закончить. В подобных обстоятельствах он сам себя принижал по непонятной причине. Почему? Боялся заката жизни? Майор никогда никому этого не объяснял, даже жене. Держал этот жуткий страх при себе.
Нужно немедленно переключиться на что-нибудь другое…
* * *
Он сказал сотрудникам, что займется протоколом, отправил их по домам, а сам остался в кабинете, чувствуя искушение выпить коньяку, но удержался. Во второй половине дня у него возникло еще одно желание – возникло и усилилось… на пару с разочарованием. Он посмотрел на часы – было 20:00 – и взялся за телефон, чтобы позвонить жене. Она в очередной раз поужинает в одиночестве, приготовив ему тарелку с едой, которую останется только разогреть в микроволновке. Жена никогда не задавала вопросов, и Делестран очень это ценил. Когда люди долго и счастливо живут вместе и не любопытничают, это свидетельствует не об отсутствии интереса друг к другу, а о взаимном уважении и приязни. Майор пообещал вернуться не очень поздно, что означало: «Сегодня мы будем спать в одной постели, я только встречусь с одной старой знакомой…» Других объяснений не требовалось.
Если подумать, у полицейских странная профессия. Начинаешь день с трупа, потом идешь в церковь в надежде пролить свет на личность жертвы, общаешься с нормальными людьми на улицах и, наконец, прежде чем вернуться домой, «навещаешь» проститутку, предупредив звонком жену!
* * *
Напоследок Делестран прочел протокол допроса, составленный полицейскими, которые вместе с ним были в саду Тюильри. Документ принесли днем, в его отсутствие, и просто положили на стол, ничего потом не сказав. В документе описывалась проведенная проверка и назывались фамилии опрошенных.
Написано гладко, читать приятно. Делестран отметил в меру изысканный подбор слов и элементы атмосферности, придававшие документу особую прелесть. Составитель сделал ему приятный сюрприз. Капрал сдержал слово и получил ответ на вопрос, почему старушка-англичанка так настаивала, чтобы в протоколе отметили время 20:48. Оказывается, у нее имелась одна странная привычка. Зимой и летом Агата Грэм открывала ставни на рассвете и закрывала их на закате – пунктуально, с точностью до минуты. За эту манию она цеплялась после смерти мужа, случившейся пять лет назад. Делестрана всегда поражали эти вкрапления странностей в характерах сограждан, их источник казался ему неисчерпаемым.
«Летом Агата обязательно отдыхает днем, чтобы продержаться до заката», – подумал Делестран, улыбнулся и почувствовал, что скоро захочет есть, но прежде нужно нанести еще один визит.
* * *
Он знал, что найдет ее на углу улицы Виньон и бульвара Мадлен, в серой «Ауди А3» с включенными аварийными огнями.
На обретение постоянной клиентуры требовалось время. Установив кормушку и приручив добычу, можно было сидеть и ждать вожделенцев. Проститутки в некотором смысле напоминали рыболовов. Они метили свою территорию и считали делом чести не допускать на нее чужих. Делестран вышел из метро на станции «Площадь Оперы». Наступила ночь, и сияние искусственных огней озарило Париж. На бульваре Капуцинок [22]он сделал остановку перед «Олимпией». Красные неоновые огни анонсировали концерт группы «Оазис». Ему очень нравился этот концертный зал с его уютной атмосферой и удобными креслами. Он никогда не забудет, как впервые попал сюда. В подарок на 16-летие дядя пригласил его на концерт Барбары [23]. Он что-то о ней слышал, но репертуара не знал. Тот вечер стал потрясением. Он вышел после представления на улицу, не понимая, откуда в его душе взялись неведомые доселе эмоции. Это было странно. По какой-то причине, которую он так себе и не объяснил, Делестран почувствовал, что стал мужчиной. Теперь каждый раз, проходя мимо этого зала, он чувствовал волнение.
* * *
Николь наклонилась, заметив его в зеркале заднего вида. Он ничем не напоминал обычного клиента, прибавляющего шаг на подходе к машине. Неужели узнала сыщика по широким плечам и спокойной походке? Когда он постучал в окно, она не удивилась и опустила стекло. Делестран чуть наклонился, и они встретились взглядом. Да, женщина его узнала.
– Добрый вечер, Николь.
– Привет, майор.
– Можно мне на борт?
Она жестом дала понять, что место свободно, щелкнула центральным замком и смотрела, как он обходит машину, не поворачивая ключ зажигания. Она знала.
– Все еще трудишься, Николь?
– В этом мы похожи, майор.
– Когда в отставку?
– Не сейчас. Пока мое тело все еще способно доставлять удовольствие мужчинам…
Николь умела скрывать свой возраст с помощью нескольких ловких ухищрений, но вблизи было трудно не заметить, какой урон нанесла плоти беспорядочная жизнь. Она могла обмануть клиентов, но не себя, а ремесло не бросала, потому что зарабатывала им на жизнь.
– Сколько мы не виделись?
– Шесть лет и четыре месяца.
– Время проходит быстро.
– Правда, майор?
Риторический вопрос.
– Как поживаешь, Николь?
– Стараюсь, как могу. Жизнь не всегда подарок.
– Знаю.
– Особенно с тех пор, как ушел мой Ритон.
Делестран нахмурился.
– Рак забрал его полгода назад. Проклятущая болезнь взяла над ним верх за три месяца. Вы не знали?
– Нет. Я…
– Не переживайте, майор, – перебила Николь. – Вы не сильно любили моего Ритона.
– Твоя правда, но я никогда не стану радоваться смерти человека. А вот тебе я сочувствую. Знаю, как сильно ты его любила и сколько вы пережили вместе. Не только