связь. Веселовский откликнулся на эту работу краткой приветственной рецензией [828].
Несколько особое место в числе русских последователей новой теории занимает В. Ф. Миллер. Миллер посвящает себя главным образом изучению героического эпоса. Его «Экскурсы в область русского народного эпоса»[829], а еще ранее его «Осетинские этюды»[830] являются данью новому направлению. Миллер был одним из наших крупнейших кавказоведов. Отсюда особый уклон его работ. Превосходно зная кавказские материалы, он вводит их в орбиту научного наблюдения и подчеркивает их значение в международном фольклорном обмене. Но у Миллера имеется ряд чрезвычайно значительных работ и о сказке[831]. В ранних работах он еще всецело находится под влиянием Бенфея. В статье «Восточные и западные параллели одной русской сказки»[832] он утверждает индийское происхождение сказки об удачливом отгадчике. Эта сказка, по Миллеру, могла возникнуть только в Индии, так как называть себя «брюхом» и т. п. неестественно, тогда как индийское слово «джихва» и обозначает брюхо, и является одновременно именем собственным. Изучение этой сказки сопровождается рядом теоретических рассуждений в духе чистого бенфеизма. В этом же направлении выдержана работа о сборнике индусских сказок Virkramârkcaritram [833]. Позже начинают преобладать кавказские интересы Миллера. И в этой области он дал ряд ценнейших работ: «Кавказские сказания о великанах, прикованных к горам» и «Кавказские сказания о циклопах»[834]. Здесь он далек от односторонностей немецкой миграционистской школы и весьма осторожно взвешивает значение собранных им кавказских материалов.
Как известно, Миллер впоследствии совсем отказался от методов миграционистской школы и явился одним из создателей и крупнейшим представителем так называемой исторической школы. Сказка в меньшей степени поддается изучению при том понимании историзма, какое свойственно было русской исторической школе в изучении эпоса. Тем не менее Миллер пытается подвергнуть и сказку подобному историческому изучению. Таковы его статьи: «К сказкам об Иване Грозном»[835], «К песням, сказкам и преданиям о Петре Великом»[836] и «Всемирная сказка в культурно-историческом освещении»[837]. В последней работе Миллер пытается увидеть в сюжете об обманном захвате земли путем обмера ее шкурой, разрезанной на ремни, следы некогда имевшегося юридического обычая. Как в области изучения былины, так и здесь установки исторической школы были подвергнуты справедливой, хотя и односторонней критике со стороны формалистов [838].
8. Бедье
В Западной Европе миграционизм быстро стал господствующим течением. C увеличением числа трудов все более и более обнаруживались его слабые стороны, и этим была вызвана сокрушительная критика Ж. Бедье[839].
В настоящее время эта критика не во всем может быть нами принята. Правда, в наши дни теория индийского происхождения повествовательного фольклора еще в меньшей степени может быть признаваема, чем во времена Бедье. Но в свое время она имела огромное значение, продвинув вперед нашу науку. C открытием у неиндоевропейских народов (древних евреев, арабов) тех же сюжетов, что и у индоевропейских, теория индоевропейского доисторического единства как причины сходства языка и фольклора должна была рушиться. Хотя представители ее и не сдавались, тем не менее мифологическая экзегеза была обречена на поражение. Однако заслуги этой школы не ограничиваются негативной, полемической стороной. Школа заострила внимание на одном из важнейших и сложнейших явлений в фольклоре – на явлении миграции. Сюжет интересует уже не как абстрактная мифологическая схема, а рассматривается в связи с народом – его носителем. Это помогло правильно понять целый ряд явлений. Индийское происхождение «Варлаама и Иосафа», например, не подлежит никакому сомнению. Признавая факт миграции и необходимость его изучения, современная наука, однако, не возводит этого частного явления в общий принцип или закон: заимствование не объясняет, с нашей точки зрения, явления сходства фольклорных образований как такового. Одна из слабых сторон нового учения состояла также в том, что пути заимствования (перехода) определялись преимущественно изучением письменных, не чисто фольклорных памятников. Перевод рассматривался как переход. Сейчас мы уже знаем, что пути устной передачи могут не совпадать с путями письменной. Устная передача может совершаться независимо от письменной.
Эти и целый ряд других недостатков постепенно должны были осознаваться и вести к отрезвлению и к критическому отношению к новой теории. Наиболее блестящей критикой мы обязаны Жозефу Бедье и его замечательному исследованию «Фаблио», где предпринята попытка исторического изучения и развернута чрезвычайно остроумная, беспощадная критика миграционизма. Однако собственного объяснения сходства сюжетов Бедье не нашел и признал себя принципиальным агностиком.
9. Русские ориенталисты
Критика Бедье нашла многосторонний и разнообразный отклик. Но был лагерь, стан, куда эта критика легко проникала: это были ориенталисты. Психологически это вполне понятно. Исследователь, всю свою жизнь посвятивший изучению восточных материалов, всегда склонен приписывать этим материалам приоритет по сравнению с материалами западными, которые он будет считать вторичными.
В развитии миграционизма можно проследить две основные линии или два течения. Одно из них – собственно ориенталистское по приурочению сюжетов в зависимости от специальности автора: индийскому, иранскому, монгольскому или, как у дилетантов, например у Стасова, – «восточному» вообще. Другая линия развивается позже. Утверждается уже не только восточное, но и западное или иное захожее происхождение сюжета. Таким образом, можно говорить о «восточной» школе и «школе заимствований», понимая под этим не одно и то же. Для представителей последнего течения у нас укрепилось название «компаративисты».
Продолжателем старой «восточной» школы был Р. П. Потанин. Превосходный монголист, прекрасно знавший северо-западную Монголию и совершивший туда несколько экспедиций (четвертый том его «Очерков Северо-Западной Монголии» содержит сказки)[840], Потанин в своем капитальном труде «Восточные мотивы в средневековом европейском эпосе»[841] сопоставляет разнообразные монгольские материалы (среди них особенно много материалов о Чингисхане) с европейским и русским эпосом и сказками. Сопоставления Потанина не всегда правильны и убедительны, но ему удалось открыть целый ряд действительных и очень интересных совпадений. Выводы о восточном происхождении огромного, обработанного Потаниным материала также далеко не всегда убедительны и не свободны от натяжек. Тем не менее труд Потанина очень значителен по огромному и разнообразному сопоставленному в нем материалу. Из сказок Потаниным более подробно рассматриваются сказки о «косоручке» (гл. I), о ворах, о Соломоне (гл. XIII), о Марке Богатом (гл. XX), о Еруслане Лазаревиче (гл. XVI) и некоторые другие.
Из числа русских ориенталистов особое место в истории изучения сказки принадлежит акад. С. Ф. Ольденбургу. Ольденбург всегда понимал огромное научное значение сказки. Он был организатором и бессменным председателем Сказочной комиссии в Отделении этнографии Русского географического общества, «Обзоры работ» которой открываются его статьей «Исключительная важность исследования народной сказки». По специальности он был индологом, но не столько лингвистом, сколько историком культуры, притом культуры