Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

всё — и наш спектакль, и наши письма друг другу, — ведь их тоже можно как-то так озвучить… Твои — флейтой, Генкины — барабаном, Юркины — трубой, мои — саксофоном? Шучу, лучше альт. А Стасовы? Как ты думаешь?

Кстати, Шопенгауэр снова рассуждает там об архитектуре. Но хватит, не буду больше распространяться, приеду и расскажу. Главное, чтобы концерт не отменили и чтобы мама Стаса не передумала. Молчание, сковавшее его, должно быть разорвано. В нашем спектакле мы спасали тебя, Сюань-цзан, а теперь надо спасать твоего «ученика». Генка тут мне написал, мол, что бы на все это сказал сам Сюань-цзан? Обрадовался бы, что его дело, как говорится, живет и процветает? Правда, буддистами мы так и не стали. Хотя Генка, по-моему, близок к этому. Вот что значит быть слишком страстным переводчиком. Нас же учили мудрые наставники ВИИЯ: не влюбляться в то, что переводишь. Действительно, ведь переводить можно и вражьи речи. У толмача, как у чекиста, — холодное сердце, горячая голова. Или наоборот?

Меня так всего в жар бросает, как подумаю о предстоящем, честно скажу. Такой же пожар, что в финале охватывает. Вальхаллу. Замок-то сгорел, а кольцо осталось. Но это — у немца.

А нам предстоит русское чудо.

Обнимаю, привет Стасу, Светлане Михайловне и Зинаиде Владимировне.

Ваш Ф. Конь

P. S. Но каков наш Укун? У него поистине какое-то прозрение, он летает, аки тот самый Царь обезьян. Я и моргнуть не успел, писал ему в Зайсан, и вдруг твоя приписка: Генка в Москве. Царь обезьян точно так же перемещался в романе того китайца. Раз — и в Небесных чертогах пред Нефритовым или каким там императором… Хоть бы за меня слово замолвил.

Ф. К.

Глава 31

И вот мы, еще раз осмотрев город Раджагриху, город брахманов, ибо Ашока и подарил этот город брахманам и в нем нет простолюдинов, двинулись на север и наконец достигли великолепного и огромного монастыря Наланды рядом с озером и рощей деревьев амра, что означает Ненасытный в даянии. Это место принадлежало знатному человеку, он разбил тут громадный сад. И пятьсот купцов за десять золотых монет выкупили его и отдали в дар Будде. И затем многие цари возводили здесь монастыри и школы, учить в которые являлись мудрецы отовсюду, а жаждущие знаний и посвящения — учиться. Так и процвела слава Наланды с населением ученых и учеников в несколько тысяч.

И как только показались вдали многие высокие строения, крыши храмов и вихар, библиотек, Джанги встал как вкопанный. Бэйхай всхрапнул и дернулся прочь. Хайя удержал его. Верблюд Золотые Уши продолжал ступать величаво, как ни в чем не бывало. И Джанги не удерживал его, отпустив поводья.

— Что такое? — спросил я, внезапно догадавшись…

— Это все, — проговорил Джанги, — клянусь… Да, клянусь зубом Будды. Хоть тот монах и поучал не читать никаких заговоров и не клясться, чтобы не уподобиться тем тринадцати и одному, вмиг оказавшимся в рисовом поле вместо озера… Кхм, кхм, — откашлялся он в кулак и посмотрел на меня. — Варах, дальше я не пойду. Здесь мы расстанемся.

И я это уже вспомнил.

— Почему ты так говоришь? — недоуменно спросил Хайя, тревожно провожая взглядом верблюда.

Джанги растянул толстые губы в усмешке, обнажил зубы с прорехой.

— Не хочу, чтобы меня еще раз отсюда прогнали, друг.

— Так ты уже здесь бывал? Учился? — опешил Хайя.

Джанги кивнул и погладил свою голову.

— Надо остановить его. Эй! — Хайя позвал верблюда, но тот шагал, покачивая крупной головой, и даже не прядал золотыми ушами.

Тогда Хайя передал мне поводья Бэйхая и поспешил вдогонку за верблюдом.

— Куда же ты пойдешь? — спросил я.

— К морю, — ответил, не задумываясь Джанги. — К морю, мой учитель.

— Но и я хочу выйти к морю, побыв какое-то время здесь.

— Ты пойдешь к восточному морю, — возразил Джанги, — ведь так? А мне надо, — и он повернулся вправо, — на запад.

— Почему? — не понял я.

— Потому что там, где заходит солнце, спят мои острова в океане.

— Ты… ты хочешь вернуться домой?

— А как же, Черная голова! — воскликнул Джанги, сверкая глазом.

— Но прежде ты вообще желал остаться по ту сторону Снежных Гор, в той Вихаре Странствующих в Фохэ?

Джанги кивнул, поглаживая ладонью свой блестящий черный череп.

— Ага, точно, мой учитель. Но не забыл ли ты, что у меня способности четырехглазой собаки огнепоклонников?

И он уставился на меня своим единственным глазом так, что мне стало не по себе.

— Да, помню…

— Ну и вот я посмотрел-посмотрел да и решил идти с тобой.

— То есть… — догадался я. — Но ты же в тот раз на краю Фохэ сказал, что все у меня будет благополучно, и я вернусь в Чанъань, и только там смерть принесут на крыльях дикие гуси? А про Тамачи ничего не сказал, и он подумал, что обречен. А ничего с ним не произошло.

— Как же не произошло?! — воскликнул Джанги. — Ты забыл? Тамачи скончался, став монахом, и сейчас у него другое имя.

— Ну хорошо, а я?

— А ты мог скончаться, и не раз, вспомни-ка наш путь хорошенько. — Джанги закивал. — Вот поэтому я и рассек Большие Снежные Горы.

И, выпустив поводья, я склонил голову и сказал:

— Благодарение Будде и тебе.

И Джанги мне поклонился.

— Благодарение Будде и тебе, Черная голова. Пройдя с тобой, я уже почти обрел самадхи. Не хватает буквально одного звука, удара, сна, вздоха. И я его обрету на островах.

Мы еще молча стояли друг перед другом со склоненными головами и сложенными у груди руками. Хайя дожидался поодаль с верблюдом.

— Прощай, — молвил наконец Джанги и протянул посох из красного сандалового дерева, срубленный в горах Страны Льва. — Пусть он тебя туда и приведет, — сказал Джанги. — Ведь ты хочешь обойти всю Индию?

Я принял этот подарок, и мы разошлись. Но еще Джанги достал из сумы на боку Бэйхая свою патру и накидку. Я настаивал, чтобы он взял кое-что из наших припасов, ведь в Наланде нас покормят, и Джанги согласился. Сложив еду в мешок, закинул его за плечо, быстро повернулся и направился на запад. Странно было видеть, как он размашисто шагает, не постукивая своим посохом. Все мы за время долгого пути привыкли к этому постукиванью… И теперь посох был у меня — моим проводником. Еще постояв и посмотрев на удалявшегося скорым шагом Джанги, я тоже повернулся и, взяв поводья, повел Бэйхая к Хайе. Но и Бэйхай вдруг приостановился и повернул голову, навострив уши.

— Да, он уходит, — шепнул я ему