Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

и великой, полной речений, мыслей и книг.

Мы шагали по улицам, вымощенным каменными плитами и обсаженным деревьями. Всюду было много красного цвета. Как будто все стены прокалило солнце. Как будто сандаловый посох Джанги в моей руке был той же природы — природы Наланды. Хотя Джанги срубил его в далекой Стране Льва.

В Наланде было безмятежно. С дерева на дерево перепархивали птицы. Розовели и желтели цветы на лужайках. Посреди лужаек стояли изящные деревянные беседки. И между ними прохаживались ученики, которым что-то читал тучный чернявый учитель в зеленом одеянии и ослепительно белом тюрбане. Некоторые ученики поворачивали головы и смотрели на нас.

Шраманеры поливали кусты, осыпанные фиолетовыми цветами, один из них подрезал ветки. На лужайках стояли колонны с навершием в виде льва или слона; также мы увидели статуи Будды и Авалокитешвары. Изваяний и примечательных сооружений было так много, что глаза разбегались, и можно было подумать, что мы оказались в каком-то саду камней, в одном из полей Будды, а может, и прямо в раю Амитабхи.

Мы проходили мимо вихар, в которых жили монахи, ученики со всего света. И то и дело нам встречались представители разных народов с глазами раскосыми, черными, крупными и синими, светловолосые, с обритой головой, а то и с пышной шевелюрой и бородой до пупа. Одеяния тоже были разнообразны, больше всего, конечно, наших, цве́та шафрана и желтых, но мелькали одеяния иноверцев и мирян. Казалось, здесь собрались по какому-то высшему повелению все народы мира. И значит, что-то великое и необыкновенное, судьбоносное для всей Вселенной здесь должно произойти.

Коня и верблюда у нас забрал слуга и повел их в конюшни на краю этого города.

А мы обогнули храм с каменным фундаментом, изукрашенным великолепными вырезанными фигурками, перемежающимися знаком колеса, и ступили на узкую дорожку, ведущую к небольшому одноэтажному кирпичному домику с крыльцом и двумя колоннами, увенчанными фигурами ланей.

— Стойте здесь, — сказал шраманера и, быстро взбежав по ступеням, исчез за дверью.

Мы взглянули друг на друга и стали молча дожидаться, озираясь. Место, в котором стоял этот домик, нам понравилось. Над ним росло мощное наклонившееся дерево, отбрасывавшее тень на окна, и, когда задувал ветерок, листва трепетала, трепетали и тени, и окна оживали — смотрели на нас.

Наконец дверь открылась и, поддерживаемый шраманерой, вышел старик. Лицо его было бледным. Громадный череп походил на какую-то шкатулку из потемневшего выстарившегося до звонкости дерева; уши низко свисали, почти касаясь дряхлых плеч, под подбородком болтался птичий зоб. Глазки были маленькие, мутные.

Он смотрел на нас и молчал. Потом поднял слабую руку. И шраманера провозгласил:

— Наставник Шилабхадра приветствует вас, бхикшу!

И тут только мы опомнились и рухнули на колени, уткнули лбы в нагретый камень дорожки.

— Перестаньте, — проговорил едва слышно наставник, — это нехорошо…

— Встаньте, — попросил шраманера громко. — Наставнику не нравится.

Мы встали. Но я ничуть не смутился и сказал, что в Поднебесной давно известен трактат монаха Хуэй-юаня «Монах не должен оказывать почести императору». Вопрос задан и ответ дан. Монах не должен поклоняться императору власти.

— Но я бы пополнил этот трактат следующим соображением, — проговорил я. — Поклоняться власти ума и Дхармы — обязанность монаха.

— Кто такой этот Хуэй-юань? — медленно спросил Шилабхадра, пошевеливая кустистыми седыми и черными у основания бровями.

Я сказал, что это настоятель монастыря в горах Лушань и создатель учения «Белого лотоса», суть коего в достижении Чистой земли Амитабхи, — и ради этой цели жизнь свою следует уподобить чистому лотосу, и я посвящен в это учение.

Старик покачал головой, подышал и произнес:

— Так я и знал.

И он повернулся и прошел в дом, шраманера помогал ему, но тут же вернулся и с поклоном сказал нам:

— Настоятель зовет вас в дом. Он давно ждал вашего прихода.

Тут уже ни я, ни Хайя не могли скрыть своего изумления.

— Нашего? — переспросил я озадаченно, прижимая для убедительности руки к груди.

Шраманера подтвердил сказанное.

Я замешкался.

— Но… мы хотели бы привести себя в порядок, умыться, прежде чем предстать перед великим мудрецом.

Шраманера тоже растерялся и наконец спохватился:

— И то правда… Просто учитель так давно ждал, что позабыл обо всем, узнав о вашем приходе, — объяснил он с улыбкой и снова скрылся, а потом уже повел нас в вихару, где мы смогли и умыться, и поесть, и немного отдохнуть.

И уже вечером снова отправились в дом настоятеля.

Глава 32

Настоятеля, еще до того, как он достиг столетнего рубежа, мучили боли в суставах. После ста лет боли нарастали, пока уже не стали невыносимыми. Никакие лекари и снадобья не помогали. Хотя сам махараджа Харша, прознав о немочи наставника, направлял ему целителей, велев не жалеть никаких средств. И они потчевали его пилюлями, заставляли принимать ванны из трав и грязи, мяли его тело сильными руками до треска в костях. Все было бесполезно. Отступившие было боли быстро возвращались и, будто служители адов, принимались выкручивать ноги и руки старику, — словно расплавленный металл наполнял его кости и взламывал их изнутри. Старику хотелось просто разбить свои колени и локти, кисти, щиколотки камнем, чтобы выпустить этот жгучий гремучий металл — и умереть. Он этого уже желал всем сердцем, всем телом. Долгое житье на земле не мед. Старик знал йогу, но ни асаны, ни пранаяма не спасали. Он даже послал за йогином, жившим в окрестностях Наланды, в кленовом лесу, за Кесарой. Но тот, недолюбливавший порядки Наланды и Дхарму, ответил, что не пойдет никуда, а если Шилабхадре нужно, то пусть сам и приходит. Шилабхадра уже сталкивался в былые времена с этим строптивым йогином, пытаясь отвадить от него приверженцев, а точнее — переубедить его самого, чтобы склонить к принятию Дхармы. Но тщетно. Кесара следовал своему пути, пути санкхьи. Шилабхадра хотел доказать, что, по сути, санкхью можно согласовать с Дхармой, только следует устранить некоторые противоречия. Ведь суть йоги в том, чтобы увязать все силы, превратив их в путь достижения просветления и освобождения. В общем, о том же велся разговор и позже, когда уже и Махакайя пришел в кленовую рощу Кесары.

«Разве не согласны наши учения в том, что, например, грязны не действия, а прежде всего намерения?» — спрашивал Махакайя. «Различны наши устремления», — возражал Кесара. «В чем же?» — недоумевал Махакайя. «В том, что вы желаете отъединения ото всего в ниббане. А я — единения со всем миром, моя ниббана — ниббана Брахмы». На это Махакайя отвечал, что и последователи Будды не все оставляют сансару, достигнув самадхи, а остаются в