совершенно очевидно, не может решить сама за себя, и мы не можем дожидаться ее матери. Так что решать должны вы, и вы должны прийти к какому-нибудь решению, пока я съезжу за всем необходимым. Я вернусь через час.
Решение? Какое решение? И нет времени, чтобы пригласить специалиста! Ни на что уже нет времени!
Шум колес замер, но Сомс все еще стоял прислушиваясь; потом вдруг, заткнув уши обеими руками, он пошел обратно к реке. Все это случилось так неожиданно, преждевременно, что не было возможности ни принять какие-нибудь меры, ни даже вовремя вызвать ее мать. Это ее мать должна была бы решать, а она не сможет приехать из Парижа раньше ночи! Если бы он хоть понимал этот докторский жаргон, все эти медицинские подробности так, что мог бы с уверенностью взвесить шансы; но это было для него китайской грамотой; все равно как для непосвященного человека – юридическая проблема. И однако, он должен решить! Он отнял руку ото лба, она была влажная от пота, хотя воздух был прохладный. Эти крики, которые доносились из ее комнаты! Если он вернется туда, ему будет только труднее решить. Он должен сохранять спокойствие, невозмутимость. В одном случае, почти наверняка – жизнь его молодой жены и верная смерть ребенка; и – больше детей не будет. В другом – может быть, смерть его жены и почти наверное жизнь ребенка; и – больше детей не будет. Что же выбрать?.. Последние две недели стояла дождливая погода, река очень поднялась, и в воде вокруг его плавучего домика, стоявшего на канате у пристани, плавало много листьев, опавших во время заморозков. Листья опадают, уходят жизни! Смерть! Решать о смерти! И никого, кто мог бы ему как-нибудь помочь. Жизнь уйдет и уж не вернется. Не давайте уходить ничему, что можно удержать; потому что то, что уйдет, уже невозможно вернуть. Останешься незащищенным, голым, как вот эти деревья, когда они теряют листья, с каждым днем будешь обнажаться все больше и больше, пока сам не зачахнешь и не погибнешь. Мысль его сделала какой-то внезапный скачок, и он вдруг представил себе, что за этим окном, освещенным солнцем, лежит не Аннет, а Ирэн в их спальне на Монпелье-сквер, как она могла бы лежать там шестнадцать лет назад. Стал бы он колебаться тогда? Ни секунды! Оперировать, оперировать! Только чтобы спасти ее жизнь! Не решение, а просто инстинктивный крик о помощи, хотя он уже и тогда знал, что она его не любит. Но сейчас… А! В его чувстве к Аннет не было ничего всепоглощающего! Часто в эти последние месяцы, особенно с тех пор, как она начала бояться, он удивлялся на себя. Она была своенравна, эгоистична по-своему, как все француженки. Но такая хорошенькая! Как бы она решила сама, захотела бы рискнуть? «Я знаю, что она хочет ребенка, – подумал он. – Если он родится мертвый и она больше не сможет иметь детей, она будет страшно огорчена. Никогда больше! Все напрасно! Супружеская жизнь с ней из года в год и без детей! Ничего, что могло бы привязать ее! Она слишком молода. Ничего впереди для нее, ничего для меня! Для меня!» Он ударил себя в грудь. Почему он не может думать, не ввязывая в это себя, – отрешиться от себя и подумать, как он должен поступить? Эта мысль сначала уколола его, потом вдруг притупилась, словно натолкнувшись на броню. Отрешиться от себя? Невозможно! Отрешиться, уйти в беззвучное, бесцветное, неосязаемое, незримое пространство! Даже мысль об этом была ужасна, бессмысленна. И, столкнувшись здесь с самой сутью действительности, с основой форсайтского духа, Сомс на минуту успокоился. Когда человек перестает существовать, все исчезает – может быть, оно и существует, но для него в этом уже ничего нет!
Он посмотрел на часы. Через полчаса доктор вернется. Нужно решать. Если он не согласится на операцию и она умрет, как он осмелится тогда смотреть в лицо ее матери и доктору? Как он решится остаться с глазу на глаз со своей собственной совестью? Ведь это же его ребенок. Если выскажется за операцию, он приговорит их обоих к бездетному существованию. А для чего же он еще женился на ней, как не для того, чтобы иметь законного наследника! И отец – на пороге смерти, ждет известия! «Это жестоко, – думал он. – Как это могло случиться, что мне приходится решать такой вопрос? Это жестоко!» Он повернулся и пошел к дому. Если бы был какой-нибудь простой, мудрый способ решить! Сомс вынул монету и снова положил обратно. Как бы она ни легла, если бы он загадал на нее, он знал, что не остановится на том, что подскажет случай. Он прошел в столовую, подальше от этой комнаты, откуда доносились стоны. Доктор сказал, что все же есть шанс, что она останется жива. Здесь этот шанс казался более вероятным; здесь не было ни реки с непрерывным течением, ни опадающих листьев. Горел камин. Сомс открыл стеклянную дверцу буфета. Обычно он почти не притрагивался к спиртным напиткам, но теперь налил себе виски и выпил не разбавляя, – ему хотелось разогнать кровь по жилам. «Этот Джолион, – подумал он, – у него есть дети, он завладел женщиной, которую я действительно любил, и вот теперь у него сын от нее. А от меня требуют, чтобы я убил своего единственного ребенка. Аннет не может умереть; это немыслимо. У нее здоровый, сильный организм!»
Он все еще стоял в мрачном раздумье у буфета, когда услышал шум подъезжавшего экипажа; тогда он пошел навстречу доктору. Ему пришлось подождать, так как доктор сразу поднялся наверх, а потом уже сошел к нему.
– Ну как, доктор?
– Да все в том же положении. Так что же вы, решили?
– Да, – сказал Сомс, – не будем оперировать.
– Не будем? Вы понимаете, это большой риск.
В неподвижном лице Сомса дрогнули только губы.
– Вы говорите, что все-таки есть шанс?
– Есть, да, но очень небольшой.
– Вы говорите, что если сделать операцию, ребенок непременно умрет?
– Да.
– И вы думаете, что у нее ни в коем случае не может быть больше детей?
– Ручаться, конечно, трудно, но едва ли.
– У нее здоровый организм, – сказал Сомс, – рискнем.
Доктор посмотрел на него внимательно и серьезно.
– Вы берете на себя тяжелую ответственность, – сказал он. – Будь это моя жена, я бы не смог.
Подбородок Сомса дернулся кверху, точно его ударили.
– Я вам буду нужен наверху? – спросил он.
– Нет, вам лучше держаться подальше.
– Так я буду в картинной галерее, вы знаете, где это.
Доктор кивнул и пошел наверх.
Сомс продолжал стоять прислушиваясь. «Завтра в это время, – думал он, – я, может быть, буду виновником