чересчур молоды и хороши для дорогого Сомса, не правда ли? Но он такой внимательный и заботливый, такой хороший…
Тетя Джули чуть было не сказала «муж», но удержалась и приложилась губами к щечкам Аннет, чуть пониже глаз, которые она потом расписывала Фрэнси, когда та заехала к ней: синие, как васильки, такие красивые, мне так и хотелось расцеловать их. Я должна сказать, что милый Сомс действительно знаток. В таком французском стиле, впрочем не совсем французском, и такая же красавица – правда, не такая интересная, не такая обаятельная, как Ирэн. Потому что ведь, правда же, Ирэн была обаятельна – эта ее молочная кожа, темные глаза и эти волосы couleur de… как это, я всегда забываю?
– Feuille morte, – подсказала Фрэнси.
– Да, да, опавших листьев – как странно! Я помню, когда была девушкой, перед тем как мы приехали в Лондон, у нас был маленький щенок, гончая, не для охоты, а просто мы с ним ходили гулять, у него было рыжеватое пятно на голове и белая грудь и замечательные темно-карие глаза, и это была особа женского пола.
– Да, тетечка, – сказала Фрэнси, – но я не понимаю, при чем тут это.
– Ах! – воскликнула тетя Джули в каком-то экстазе. – Она была очаровательная, эти глаза и это пятно, ну, знаешь… – Она замолчала, словно боясь о чем-то проговориться. – Feuille morte, – прибавила она неожиданно. – Эстер, запомни, пожалуйста!..
Сестры долго и оживленно обсуждали вопрос, позвать или не позвать Тимоти, чтобы он пришел посмотреть на Аннет.
– Пожалуйста, не беспокойтесь, – сказал Сомс.
– Но здесь нет никакого беспокойства, только разве то, что Аннет француженка, и это, может быть, расстроит его. Он так напуган этой историей с Фашодой. Я думаю, нам лучше не рисковать, Эстер. Так приятно, что она побудет здесь запросто с нами. А как ты поживаешь, Сомс? Ты теперь совсем покончил с твоим…
Эстер живо вмешалась:
– Как вам понравился Лондон, Аннет?
Сомс с некоторой тревогой ждал, что она ответит. Разумно, сдержанно она сказала:
– О! Я знаю Лондон. Я бывала здесь раньше.
Он до сих пор не решился поговорить с ней насчет ресторана. У французов несколько другое представление о хорошем тоне, и, может быть, ей покажется странным, что можно стесняться таких вещей; он хотел поговорить с ней об этом после того, как они поженятся, и теперь жалел, что забыл это сделать.
– А какую часть Лондона вы лучше всего знаете? – спросила тетя Джули.
– Сохо, – просто сказала Аннет.
Сомс стиснул зубы.
– Сохо? – повторила тетя Джули. – Сохо?
«Теперь это обойдет всех», – подумал Сомс.
– Это действительно квартал во французском духе и очень любопытный, – сказал он.
– Да, – протянула тетя Джули. – У твоего дяди Роджера когда-то были там дома, я помню, ему всегда приходилось выселять оттуда жильцов.
Сомс перевел разговор на Мейплдарем.
– Ну конечно, – сказала тетя Джули. – Вы теперь, наверное, отправитесь туда и будете там жить. Мы все ждем не дождемся, когда у Аннет будет милый маленький…
– Джули! – вскричала тетя Эстер с отчаянием в голосе. – Позвони, чтобы дали чаю.
Сомс не решился ждать чаю и увез Аннет.
– Я бы на вашем месте не стал упоминать о Сохо, – сказал он, когда они сели в кеб. – Этот квартал пользуется довольно сомнительной репутацией; а вы теперь выше того круга, в котором вы вращались, будучи в этом ресторане. Понимаете, – прибавил он, – я хочу ввести вас в хорошее общество, а англичане ужасные снобы.
Ясные глаза Аннет широко раскрылись; на губах мелькнула улыбка.
– Да? – сказала она.
«Гм! – подумал Сомс. – Это на мой счет. – И он строго посмотрел на нее. – У нее очень трезвый взгляд на вещи, – подумал он. – Я должен раз навсегда заставить ее понять».
– Послушайте, Аннет, это очень просто, нужно только вникнуть. У нас люди, занимающиеся свободной профессией, и богатые люди, живущие на свой капитал, считают себя выше людей, занимающихся какой-нибудь коммерческой деятельностью; исключение, конечно, для очень богатых. Может быть, это и глупо, но это так. В Англии не рекомендуется сообщать людям, что вы держали ресторан или лавку или вообще занимались какой-нибудь торговлей. Может быть, это и очень достойное занятие, но это кладет известное клеймо; вы уже не сможете бывать в таком хорошем обществе и вести такую светскую жизнь – вот и все.
– Я понимаю, – сказала Аннет, – это так же, как и во Франции.
– О да! – пробормотал Сомс, несколько озадаченный, но в то же время с облегчением. – Разумеется, класс – это все.
– Да, – сказала Аннет. – Comme vous êtes sage![34]
«Все это так, – подумал Сомс, глядя на ее губы, – только она все-таки очень цинична». Его знание языка было не настолько велико, чтобы он мог огорчиться тем, что она и по-французски не сказала ему «tu». Он обнял ее и, старательно выговаривая слова, прошептал:
– Et vous êtes ma belle femme[35].
Аннет расхохоталась.
– Oh, non! – сказала она. – Oh, non! ne parlez pas français[36], Сомс. А чего это ждет не дождется эта старая дама, ваша тетя?
Сомс закусил губу.
– Бог ее знает, – сказал он, – она вечно что-нибудь скажет.
Но он знал лучше бога.
XI
Затишье
Война затягивалась. Рассказывали, будто Николас утверждал, что она обойдется по крайней мере в триста миллионов, пока ее доведут до конца! Подоходный налог грозил чрезвычайно повыситься. Зато теперь они получат за свои денежки Южную Африку, раз и навсегда. И хотя собственнический инстинкт в три часа утра подвергался тяжелой встряске, он приободрялся за завтраком, утешаясь тем, что в этой жизни ничего не дается даром. Так что, в общем, люди занимались своими делами, как будто не было ни войны, ни концентрационных лагерей, ни несговорчивого де Вета, ни недовольства на континенте, ничего неприятного. В сущности, настроение Англии можно было уподобить карте Тимоти, на которой теперь наступило затишье, потому что Тимоти больше не переставлял флажков, а сами они не могли двигаться ни взад, ни вперед, как бы им подобало.
Затишье чувствовалось не только здесь; оно захватило Биржу Форсайтов и вызывало чувство всеобщей неуверенности относительно того, что же будет дальше. Объявление в столбце браков в «Таймс»: «Джолион Форсайт с Ирэн, единственной дочерью покойного профессора Эрона» – вызвало сомнение, правильно ли была названа в газете Ирэн. Но, в общем, все почувствовали облегчение, что не было напечатано: «Ирэн, бывшая жена», – или: «Разведенная жена Сомса Форсайта». Можно даже сказать, что отношение семьи к этой «истории» с самого начала носило возвышенный характер. Как говорил Джемс, «дело сделано». И нечего волноваться. Что проку признавать, что это была, как теперь принято выражаться, «прескверная история».
Но что будет теперь, когда Сомс и Джолион оба снова женились? Это вот очень интересно. Говорили, что Джордж держал с Юстасом пари, что маленький Джолион появится раньше маленького Сомса. Джордж такой комик! Рассказывали еще, что у