Америке и поторопился в английскую столицу.
Глава II. Концессии в опасности
Буря в Великобритании
Во все дни его длительных переговоров по формулированию электрических концессий никакие сведения о них за стены министерств не проникли. Общественное мнение в Англии было занято по окончании войны темой демобилизации, безработицы и, главным образом, вопросом уменьшения бремени британского налогоплательщика.
В конце мая владелец газетной сети лорд Нортсклифф предоставил их полосы журналистам — активным критикам сионизма. И тогда обсуждение политики национального дома взломало стены парламента и вызвало всеобщую общественную бурю. Имя Рутенберга, прежде почти не упоминавшееся, появилось на передовой линии атаки. В середине июня, сразу после прибытия в Лондон, он прошёлся по газетным киоскам. Ему удалось купить несколько майских номеров и, вернувшись в гостиницу, он погрузился в чтение. В передовой полосе популярного таблоида Нортсклиффа Daily Mail Пинхас нашёл полную фальши и лжи статью, повествующую о нём, его прошлом и настоящем. Журналисты явно использовали скандал вокруг него для наступления на политику национального дома.
Он бросил таблоид на пол и, чтобы унять нервное возбуждение, поднялся с кресла и прошёлся по комнате. С улицы доносился гул автомобильных моторов, шум колёс на брусчатке дороги и едва различимые голоса прохожих.
«Никому до меня в этом городе дела нет, — подумал Рутенберг, теребя плотную ткань занавеса, свисавшего с высокого карниза над окном. — А пресса — цепной пёс демократии. Она полает и успокоится».
Пинхас сел в кресло и взял в руки Evening Standard. В газете были данные о размерах электрических предприятий, содержании концессий и намёки на его противоречивую личность. В программной статье утверждалось, что правительство Британии требует от её граждан кровавые и многочисленные жертвы для управления Эрец-Исраэль, но плоды своих трудов и ресурсы этой страны оно почему-то предназначает чуждым Британии людям.
«Чуждый человек, конечно, я, — усмехнулся Рутенберг. — Ещё и еврей».
Но пока ещё это были цветочки. Ягодки обнаружились в Daily Sketch — резкой и откровенной до агрессивности. «Монополия, что дана русскому, действует во благо Германии», — прочитал он. — «Миллионы из денег британских налогоплательщиков утекают в Эрец-Исраэль, и вот выясняется, что основная причина нашего присутствия в этой стране в том, чтобы положить в её карман львиную долю её доходов».
«Эти журналисты похлеще ищеек Скотланд Ярда, — вздохнул Пинхас. — Пронюхали о покупке двух дизель-генераторов в Германии».
Самый детальный и всеобъемлющий отчёт об истории и проектах Рутенберга дала в тот же скандальный день газета Evening News. Она полагалась на «надёжные источники», подчеркнула участие Герберта Самюэля в продвижении предприятия и его утверждении и даже рассказала читателям, что Уинстон Черчилль сам утвердил проекты и поддержал их после встречи с Рутенбергом в Иерусалиме. Газета назвала имена владельцев капитала евреев, замешанных в проекте, и намекнула на международный еврейский сговор. Газета сообщала читателям, что всё будет обсуждаться в парламенте и что члены парламента, получившие в свои руки необходимые документы, уже готовятся к опросам и выступлениям против концессий и их утверждения.
Рутенберга охватило чувство брезгливости. «Так воняет помойная яма. Сволочи, журналюги. Наверное, им хорошо заплатили их хозяева-антисемиты». Он поднял со стола журнал Times, главное издание газетной империи Нортсклиффа. Опять о нём, его предприятии, управлении им, ожидаемых доходах и прочем. Журнал обещал читателям, что поместит полную версию интервью с ним в одном из ближайших выпусков.
Почти в каждой статье говорилось о его сомнительном революционном прошлом и принадлежности к сторонникам большевистской партии. Рутенберг знал, что клевета возмутила его друзей. С заявлением в прессе выступил Керенский. Он написал, что Рутенберг в роковые дни большевистского переворота в Пьетрограде защищал Зимний дворец — последний оплот временного правительства России. Что он находился на важнейших государственных постах и проявил себя, как честный и ответственный администратор. Беркенгейм и Авксентьев тоже не молчали.
Он вышел на улицу, чтобы пройтись и обдумать создавшееся положение. Чтобы получить у англичан право на электрическую концессию, Рутенберг приложил все свои силы, волю, упорство, упрямство и терпение, все приобретённые им международные связи. Теперь он и его концессии оказались под ударом. Ему было понятно, что эта общественная буря организована и оплачена определёнными финансовыми и политическими кругами, пожелавшими не допустить его, еврея, способного инженера и энергичного предпринимателя, к той деятельности в подмандатной Палестине, в которой видели источник своих будущих прибылей.
Он увидел на оживлённом перекрёстке красную телефонную будку. «Не мешало бы договориться с Вейцманом о встрече», — подумал он. В трубке таксофона что-то щёлкнуло, и он услышал знакомый баритон.
— Хаим, шалом, это Рутенберг.
— Шалом, Пинхас. Говорят, ты уже здесь.
— Сегодня приехал в Лондон. Нам надо поговорить.
— Приезжай часам к семи. Раньше встретиться не удастся, у меня заседание исполкома.
— Хорошо, Хаим.
Он вернулся в гостиницу, пообедал в ресторане напротив и заказал такси у администратора.
Вейцман встретил его на пороге дома. Они зашли в гостиную и сели в кресла в углу.
— Хаим, я постараюсь особенно не утруждать тебя.
— Оставь, Пинхас. С тех пор, как меня избрали председателем, почти нет времени для отдыха и занятий наукой. Но я не жалуюсь. Я прекрасно понимаю причины, приведшие тебя в мой дом.
— Сегодня и порылся в газетном киоске и нашёл немало интересного для нас.
— Я знаю, Пинхас. В парламенте собираются обсуждать политику Великобритании в Палестине, и пресса подогревает страсти.
— Я понимаю, Хаим, что не угоден кое-кому во власти.
— Это естественно,