Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

строения возвышаются всюду.

Страна Праяга на острове меж двумя реками. Хотя монастырей здесь только два и монахов совсем мало, а храмов дэвов, наоборот, множество, нравы жителей приятны. Но поступки не всегда разумны. Есть храм дэвов, изрядно украшенный, в нем творятся всякие чудеса, кто жертвует одну золотую монетку, получает потом заслуг на тысячу; а ежели покончить в нем жизнь, то и того больше будет заслуг на небесах. И перед входом под древним древом с густой раскидистой кроной валяются кости этих неблагоразумных людей. Печальное зрелище!

И мы видели, как туда пришел один человек, по виду брахман, молодой, статный. И он забрался на древо, чтобы кинуться вниз и сломать себе шею. А внизу просили и стенали его близкие, заламывала руки черноокая жена с растрепанными волосами, плакали мальчик и девочка, старуха мать. Но гордец был непреклонен.

— Учитель Варах, — обратился ко мне Олененок, — неужели он совершит это?

Я молчал.

— И мы ничего не сделаем? — снова спросил он, расширяя свои и без того большие глаза.

— Как это не сделаем, — возразил Джанги и велел ему доставать палатку из вьюка.

Джанги схватил палатку и, увлекая нас, устремился к древу. И только мы успели растянуть палатку, и некоторые из пришедших тоже ухватились за ее края, как брахман, ломая ветви, рухнул вниз. Ткань выдержала это обрушение, и брахман только слегка ушибся и разодрал ухо. И он возопил. Мы думали, что от боли. Но нет. Он сетовал на нас, лишивших его небесного блаженства, ведь дэвы уже так сладко пели в вышине, призывая его.

— Лечи ухо, — сказал ему Джанги, — и, может, услышишь песнь истины.

Брахман разозлился и велел слугам схватить нас, но те лишь окружили нас, отвели в сторону и, с поклоном поблагодарив, отпустили. Более того: через некоторое время нас нагнал слуга и, снова благодаря, передал золотые монеты от супруги того брахмана. Джанги не пожелал их брать. Не взял и я. Но Пушадева со вздохом протянул руку и забрал их, сказав, что путь неблизкий и золото нам пригодится.

А Джанги остановил уже собравшегося уходить слугу и сказал ему следующее:

— Так вот, юноша, наше поучение. Спасение любой жизни и есть золотая монета, которую мы всегда жертвуем. И она нам возвращается сторицей. Ты сам это видел и скажи о том всем.

Олененок сел обочь дороги и, достав письменные принадлежности, стал записывать речение Джанги.

А вышли мы, оказывается, на знаменательное место у слияния двух рек, покрытое мельчайшим нежным золотистым песком и называемое Полем Великих Даров. Сюда и приносят разные драгоценности, богатые дары слуги Харши раз в пять лет, и за ними являются нуждающиеся: монахи, нищие, больные, вдовы, сироты.

— Ну что я говорил? — спросил Джанги, сверкая своим глазом. — С этим монахом, — и он указал на меня, — знак следует за знаком. Запиши, шраманера, его истинное имя: Варах.

Выйдя из города, мы вскоре оказались среди густых благоуханных лесов. И только обрадовались, как услышали топот и хруст ветвей. Кто-то приближался к нашему каравану. Мы остолбенели. И вот из зарослей выломился молодой слон. Неизвестно, что послужило причиной его яростного бега, — может, укус змеи, или стрела охотника, или что-то еще, но вид его был угрожающ, словно это мы и были причиной его ярости. Увидев нас, он задрал хобот и вострубил, мотая головой. Тогда Джанги выхватил свою раковину.

— Не делай этого! — успел крикнуть я.

Джанги замер с поднесенной ко рту раковиной.

Все происходило слишком быстро. Это и есть настоящее, оно доступно именно в такие мгновения, ибо в них, кратких мигах, сосредоточивается вся вселенная, пространство, миры, история — все вмещается в миг, как океан в каплю.

Двоюродный брат Будды Девадатта, завидовавший ему и пытавшийся уже убить его, сбросив валун со скалы, однажды напоил слона вином и напустил его на Татхагату, мирно шедшего со своим любимым учеником и тоже двоюродным братом Анандой. И что же случилось? Ананда загородил собой Татхагату и не слушался его призывов уйти. Но слон не растоптал его, потому что Татхагата заставил землю под ним убегать назад, а потом наконец направил на слона метту, дружелюбие, и слон успокоился.

Вспомнил ли я тогда об этом?

И вот уже кшана сменилась другой кшаной. И в ней, как в увеличенной прозрачной капле, слон начал расти с топотом, он мчался на нас, небольшую группу людей и животных, и в следующей кшане, как в увеличенной капле, заржал и встал на дыбы Бэйхай. Олененок схватил его за поводья, но конь рванулся прочь и побежал, Олененок за ним, слон — уже в следующей капле-кшане повернул башку с огромными налитыми кровью глазами в сторону убегающих и тут же перескочил в другую каплю-кшану и погнался за конем и юношей; и они переметнулись в следующую кшану, в которой разъяренный слон уже настигал их, но конь бросился дальше, в другую кшану, а юноша в иную, их кшаны разделились, и слон совершил рывок, и настиг юношу в его кшане, и тут же сбил его с ног, и начал катать, стараясь поддеть и проткнуть бивнями; тогда Джанги вострубил в своей кшане, и слон поднял голову, размахивая ушами, увидел трубящего и побежал; Джанги рванулся в следующую кшану, слон — туда же; и тут Пушадева погнал вперед одного верблюда, и кшана верблюда оказалась на пути кшаны слона, столкнулись, и возникла их совместная кшана, в которой слон уже преследовал убегающего верблюда; кшана верблюда и слона с хрустом вломилась в лес; и дальше уже мы слышали только рев слона, храп верблюда и треск веток, а потом все стихло.

И на самом деле все это была одна кшана.

Мы замерли.

Потом Джанги поспешил к лежащему шраманере. Тот был жив, но истекал кровью. Надо было вернуться в город. Да как довезти юношу?

Джанги сказал, что надо перевязать раны, а он на лошади и с верблюдом поскачет в город за лекарем. Так и поступили. Шраманера держался молодцом. Лежал молча, вперив взгляд в крону дерева.

Пушадева отыскал за деревьями воду, чтобы обмыть раны. Но как туда донести шраманеру? И он тогда намочил материю и осторожно начал отирать окровавленное лицо. Я спросил, не хочет ли он пить. Шраманера едва заметно отрицательно повел головой. Я пошел за Бэйхаем, вытянул руку и подозвал его. Конь раздувал ноздри, сверкал белками глаз. По его коже пробегала дрожь. Оглаживая шею, щеки, я пытался успокоить его. Конь косил глаза в ту сторону, где скрылись слон и верблюд. Что случилось с бедным двугорбым животным?

С Бэйхаем