Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

том, что все имеет причину, — значит, и весь мир. Говорят, эта причина — Творец. Хорошо, пусть так. Но тогда и Творец должен иметь причину. Но тут почему-то все пресекается. Далее — нет причин, вообще нет ничего.

Если что-то сотворяется — значит, для чего-то. Значит, в этом есть надобность. Но какая надобность есть у Творца, если это Предельная полнота? Разве может быть какая-то недостача у Предельной полноты? Тогда это не Предельная полнота.

И как мир мог возникнуть из ничего?

Но все же Кесара давал ответ на вопрос о Творце Вселенной — это Изначально Совершенный, Ишвара. Но Махакайя уже изучал «Абхидхармакошу» Васубандху и потому возражал, что если бы Вселенная возникла из одной причины, пусть эта причина носит наименование Ишвара, тогда она возникла бы одновременно, а не последовательно. А последовательность говорит о том, что у Ишвары на разных этапах возникали различные желания, но и они должны быть одновременны, а это не так. Значит, Ишвара не единственная причина. А вот если сказать, что цепь причин непрерывна и безначальна, — тогда Махакайя согласен с таким утверждением, это не противоречит учению Будды.

«И какова цель Ишвары, ответь Кесара?.. Повергнуть все живые существа в череду страданий?.. Знаешь, что по этому поводу воскликнул Васубандху? Почтение такому Ишваре! Не его ли восхваляют в „Шатарудрии“ так: тот, кто сжигает дотла, кто яростен, кто свиреп, кто могуществен, кто пожирает мясо, кровь и костный мозг?!» — «У тебя, Харидхар[400], — отвечал Кесара спокойно, — в твоей черепной коробке есть полость, в которой должно появляться яркое свечение при сосредоточении на мысли о Творце. И затем возникает озарение и наступает всеведение. Если пустота твоей черепной коробки остается темной и ничем не заполненной, то значит, что ты еще не достиг нужной ступени. Ишвара не может быть увиден с помощью представления об Ишваре. Этого мало. Есть четыре йогина. Первый — тот, кто избрал лучший образ жизни. Второй — тот, кто находится на сладостной ступени, третий — наделенный светом мудрости, четвертый — вышедший за пределы. Ты, Харидхар, еще только на первой степени, для тебя свет мудрости лишь появился».

Нет, Кесара так и не сумел убедить его за все время пребывания в Наланде, что у этой сансары с музыкой воплей, стенаний и скрежета зубов и мечей есть благой Творец. Хотя Махакайя и научился наполнять полость в черепной коробке светом, как глиняную плошку светильника маслом.

Кесара все-таки дал ему много.

Барабан возвестил время Быка.

…И мы переправились через Гангу и пошли на юг, в страну Аюйто, утопающую в цветах, тучную хлебами и плодами, с людьми добрыми и внимательными, почитающими ученость и искусства. В ста монастырях три тысячи монахов. Но самый знаменитый монастырь — древний, тот, в котором создавал свои труды Васубандху. Мы побывали в зале среди руин, в котором когда-то звучали поучения этого мудреца, а сейчас лишь пересвистывались птицы и по камням пробегали ящерицы.

— Что говорил Васубандху? — спросил Джанги, стоя посреди этого зала без крыши, и солнечные лучи скользили по его черной голове.

Я хотел ответить, хотя тогда и не все еще знал его труды, но Джанги сам ответил:

— Истинно только одно: причина всего — виджняна[401]. Как причина того, что все это — эти руины, ящерок, и Олененка, и Пушадеву, а также Черную голову, — видит мой единственный глаз, клянусь зубом Будды.

И он остановил величественным жестом шраманеру Олененка.

— Не записывай. Это изречение не Воина Путника, а того, кто проповедовал здесь, в этих стенах, — сказал Джанги.

И сейчас, в темнице Дворцового города в Чанъани, Махакайя с удовольствием вспомнил эту мысль, она явилась ответом на его безответные недавние вопросы.

…А очень скоро мы подошли и к другому древнему монастырю в роще деревьев амра, в котором уже мудрец Асанга, старший брат Васубандху, наставлял всех и создавал свои труды и прежде всего — прежде всего книгу, которая и была моей путеводной звездой, — «Йогачарабхуми-шастру». За ней я и пришел сюда.

И сердце мое преисполнилось радостью и благоговением.

Монах показал нам Зал Принесения Известий Асанге. Именно в этом Зале однажды, когда Асанга ночью читал ученикам проповедь, погасли светильники, а потом вспыхнуло сияние. Как говорят, младшему брату явился уже умерший старший, обещавший после кончины дать какой-либо знак. Но прошло уже полгода, а никакого знамения так и не было. И наконец это произошло.

— Не произойдет ли и сейчас что-нибудь такое? — простодушно вопросил Пушадева.

— Почему что-то должно случиться? — поинтересовался местный монах.

Пушадева указал на меня и сказал, что я пришел издалека за книгой Асанги.

Монах засмеялся.

— Мало ли сюда приходит монахов!

— Ты зря смеешься, — заявил Джанги. — То, что этот монах не испекся в Большой Пустыне Текучих Песков, не заледенел в Небесных и Больших Снежных Горах, не утоп в реке Фочу и в реках Инду и Ганге, не застрял в Железных Вратах, не сложил свою черную голову в пещере Тени Будды под ударами разбойников — и стоит здесь, в зале, где проповедовал Асанга, написавший ту самую книгу, ради которой монах и выступил в путь, — разве это не знак?

— Знак чего? — спросил монах.

— Знак избранничества, клянусь зубом Будды, — ответил Джанги. — И отныне я буду называть его Варах[402].

И мы пошли дальше, провожаемые долгим взглядом того монаха. Олененок и Пушадева, кажется, окончательно убедились, что посланы с нами не зря. Ведь я ненароком слышал, как они толковали на этот счет, выражая свои сомнения и полагая, что монах и настоятель, отправившие их в путь, просто выстарились и впали в сумасбродство преклонных лет.

Еще дальше было новое знаменательное место — в древнем монастыре на северном берегу Ганги, где встретились братья Асанга и Васубандху, пришедший из Северной Индии и пренебрегавший Махаяной. Но уже ночью он услышал в этом монастыре чтение сутры, и его настигло прозрение. И так велико было его раскаяние, что он схватил нож и хотел тут же отрезать себе язык, поносивший Махаяну. Да явившийся Асанга удержал его, сказав, что лучше теперь этим языком славить учение. Так и случилось потом. Больше ста шастр «большой колесницы» было создано Васубандхой. И многие из них он читал вслух монахам.

Малая колесница и большая, а уже двинулась в путь и третья колесница — Алмазная. И позже мне довелось повстречаться с ее колесничими.

Ну а тем временем мы переправились через Гангу и вошли в земли Хаямукха, в которых достаточно монастырей и монахов «малой колесницы», а также живут иноверцы. Здесь бывал Татхагата, в ступе из синего камня хранятся его волосы и ногти. В монастыре поблизости от статуи Будды, каменные прекрасные