как я, когда она меня области применения сил бессовестно лишала. Нет, я всего равно себя в руках держал! Когда они не опускались… Не важно.
И ведь, если задуматься, в офисе работа уже давно для него рутинной стала, и домашние дела, судя по всему, уже в какую-то колею вошли — а его же хлебом не корми, дай только в Интернет нырнуть как раз по щиколотку. Только сверху. То-то он куда спокойнее был, когда Марина его своими изысканиями нагрузила! Я хмыкнул. Ну что ж, работу бюро по трудоустройству я уже, как будто, освоил… У Марины наверняка еще какое-нибудь поручение для него найдется. Тем более что оговоренные в договоре три недели уже к концу подходят…
После ближайшей же встречи с туристами я ринулся к Марине в кабинет. Похоже, сегодня побольше новостей будет, чтобы Татьяне похвастаться…
Дверь в Маринин кабинет оказалась закрытой. Я остолбенел. С таким пренебрежением с ее стороны я еще не сталкивался. Это что же она такое с этим… примером апатетической мимикрии обсуждает, что им от всех запереться понадобилось? Не исключая меня! Я прислушался. Еще и шепотом! Скрипя от унижения зубами, я направился к секретарше, чтобы выяснить, когда освободится руководящее непонятно чем в данный момент лицо.
— А Марины Павловны сегодня не было, — ответила мне она.
— Вообще? — У меня чуть челюсть не отвалилась — на Марину это совершенно непохоже было.
— Она вчера говорила, что не раньше, чем к обеду появится — задержалась, наверно, — пожала плечами секретарша.
Неужели у нее этих компрометирующих записей набралось уже столько, что в самую пору стало к активным боевым действиям переходить? Причем к настолько активным, что она про родную фирму, в которую всю жизнь вложила, забыла? Или там уже такая жаркая схватка идет, что она просто времени не замечает? Может, ей помощь нужна? Приглушить разгулявшиеся страсти, вернуть их в русло холодного рассудка?
Выйдя на улицу, я нерешительно набрал ее номер. Не отвечает. Ну, конечно, увидела, кто звонит! Так, похоже, этот кто будет сегодня не хвастаться перед Татьяной, а подлизываться к ней. Да нет, что это я? Не подлизываться, конечно, а предлагать ей — благородным жестом — очередной шанс принять активное участие… Да какая разница! Главное — узнать, что происходит!
В тот день я взял-таки отгул на экстра дополнительной работе — прямо домой с работы поехал.
Ужин я приготовил на парах терпения — не хотелось Татьяне показывать всю глубину своей обиды. Нет, не хотелось пугать ее глубиной своего беспокойства. Когда мы перешли к чаю, я небрежно заметил, что у меня сложилось впечатление, что Марина сегодня начала открытое наступление на Светино издательство.
— Да? — тут же вскинулась Татьяна. — И что?
— Пока не знаю, — с деланным равнодушием пожал я плечами. — Я ее сегодня не видел. И, видно, занята — трубку не снимает.
— Так давай ей сейчас позвоним! — Татьяна оживленно глянула на часы. — Уже точно ни одно учреждение не работает.
— Ну, звони, если хочешь. — Я старательно зевнул. — Что-то я сегодня уморился.
Через минуту Татьяна озадаченно нахмурилась.
— Не отвечает, — растерянно произнесла она, с недоумением глядя на мобильный.
Ну, это, знаете ли, уже все границы переходит! Днем я еще понимаю — я во время бесед с клиентами тоже трубку не беру. Но ведь видела же мой номер — перезвонить трудно? А теперь наверняка праздновать объявление войны куда-то поехала — и с личным адвокатом — и с таким, небось, размахом, что не с руки ей прислушиваться к отчаянным призывам чахнущих во тьме неведения!
— Я ей сейчас домой позвоню, — вновь оживилась Татьяна. — Может, телефон в сумке оставила и не слышит.
Домашний телефон Марины Татьяне пришлось в записной книжке посмотреть — видно, редко она туда звонила. На этот раз трубку откликнулась после второго гудка.
— Павел Федорович? — затараторила Татьяна. — Добрый вечер, это — Татьяна Мартынова. Я, собственно, на секундочку — хотела узнать, когда Марина дома будет, а то у нее мобильный что-то весь день не отвечает.
Трубка возбужденно загудела. Глядя, как отливает от Татьяниного лица краска, как расширяются ее ставшие вдруг идеально круглыми глаза, я почему-то отчетливо вспомнил Маринину теорию о том, что для успешного роста личности нужны испытания. И понял, что на сей раз она приготовила нам нечто похлеще всех предыдущих сюрпризов.
Глава 16. Сколько можно уступать всем дорогу?
К столовой та, которую позже назвали Мариной, подъехала одновременно с Лилей, и узнали они друг друга сразу.
— Ну, привет! — ухмыльнулась Лиля, окидывая ее критическим взглядом. — А я-то думала, что сейчас черная Волга подкатит, а из нее — эдакая важная министерская дама…
— Зачем же такие глупости говорить? — смутилась та, которую позже назвали Мариной. — Неужели я так изменилась? Вот ты, например, нисколько…
— Ага, — с готовностью закивала головой Лиля. — Комплименты на приемах будешь отвешивать. Ну, пошли — а то сейчас крику будет…
Они вошли в столовую и увидели в огромном зале одного-единственного мужчину, который, пыхтя, сдвигал вместе столы. Услышав скрип двери, он обернулся, и та, которую позже назвали Мариной, увидела лицо своего бывшего старосты. Он тоже показался ей почти прежним — но почти. Возможно, дело было в том, что она смотрела на него издалека, через половину столовой, но фигурой он мало напоминал того тощего, слегка сутулого парня, который отвечал за все их студенческие прегрешения перед деканатом. В его осанке появилась некая… основательность. Всмотревшись, она и в лице его нашла соответствующие перемены: подбородок слегка отяжелел, в уголках рта решительные складки появились, брови сурово сошлись на переносице…
— Да сколько ждать можно, в конце концов? — рявкнул он Лиле, которая вошла первой. — Я тебе, что, Юлий Цезарь, чтобы десять дел одновременно делать?
— А Дашка где? — не осталась в долгу Лиля.
— Да они сейчас все вместе подъедут, — тут же сбавил тон Витя. — Мать мою, наверно, ждут — она опять, небось, на электричку опоздала.
— Вот и на меня орать нечего! — ворчливо отозвалась Лиля. — Сейчас все приготовим — ты лучше посмотри, кого я привела!
Витя озадаченно нахмурился, заглянул ей через плечо — и вдруг расплылся в широченной улыбке. И та, которую позже назвали Мариной, внезапно вспомнила тот первый колхоз, когда ее, словно продрогшего и голодного котенка, подхватили с холодного тротуара и сунули греться за пазуху. Когда же она успела опять так замерзнуть?
— Ого! — пробасил Витя. — Как это нашей Дюймовочке удалось из кротовьей норы выбраться?
— Не выбраться, — ответила за нее Лиля, — а только выглянуть на час, чтобы с белым светом