Теодора
И прикажите им забыть Пустые сны и сердца муку.
Диана
Поженим Дьего и Камило; Ведь я женилась же на вас. Составьте, секретарь, указ, Да так, чтобы красиво было, О том, что мы в законном браке.
(Лауре, тихо)
Наверно, Лаура, спор у них Возник из-за земель моих, И это привело их к драке.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Те же и Алехандро, в дорожном платье.
Алехандро
Сеньоры! Если я сюда Вторгаюсь так внезапно, словно Полуослепший (в чем виновна Моя несчастная звезда), Я умоляю вас, простите.
Диана
(к Фабьо, тихо)
Что это, Фабьо?
Фабьо
Я не знаю. Я, как и вы, не понимаю.
Диана
Чего вы, сударь мой, хотите?
Алехандро
Кто — герцогиня?
Диана
Мой сеньор! Я — герцогиня, чтоб вы знали, Коль нашу светлость вы искали. Но как же вы не сняли шпор, Раз вам нужна моя особа? Или, быть может, вы — француз, Который этот лишний груз Таскает на ногах до гроба? Понятно, что народ, который Родит первейших ездоков, Преобразился в петухов, Чтобы носить повсюду шпоры.
Алехандро
Опасность так меня теснила, Что конь мой пал и у ворот Остался там.
Диана
Наоборот, Гораздо бы разумней было Вам притащить его сюда, Здесь помирать.
Дьего
Сеньор, два слова! Сеньора наша нездорова И не совсем в речах тверда. Она была больна недавно И до сих пор слегка недужна. В чем ваше дело? Что вам нужно?
Диана
Вы лжете, я вполне исправна И чувствую себя прекрасно, И если чем еще больна, Так тем, что на язык вольна, Но это вовсе не опасно.
(К Фабьо, тихо)
Зачем он появился тут? Не чересчур ли это смело?
Фабьо
(тихо)
Не понимаю, в чем тут дело. Боюсь, напрасен был мой труд.
Алехандро
Прекрасная Диана, Подобие бессмертной, Которой в трех обличьях Свершают поклоненье, Чтя на земле Диану, Луну в небесной тверди, Царицу Прозерпину[119] В неозаренных недрах, Затем что вы скитались Дианой в чаще леса, Луною воссияли Среди своих владений, А хоронясь от взоров Под грубою одеждой, Казались Прозерпиной, Царицей мрака светлой, К вам обращает слово Отавио Фарнезе,[120] Брат герцога, что правит И Пармой и Пьяченцой. Амур,[121] который властен Над каждым смертным сердцем, Особенно в ту пору, Когда младые лета Весной зеленой дышат В неведенье беспечном, Свои живые стрелы Омыл чудесным светом Очей бездонно-черных Одной прелестной девы, Моим готовя траур, Который в самом сердце Теперь я поневоле Ношу в разлуке с нею. С тем, что я здесь увидел, Не может быть сравненья; Но если бы Амур Свои утратил стрелы, Мной названные очи Им были бы заменой. Она меня два года Дарила счастьем нежным, Но мы неравны были По крови и рожденью, И потому, несчастный, Я был лишен надежды С ней сочетаться браком И обрести блаженство. Моим богатством были Руки прикосновенья Сквозь частую решетку И ласковые речи. Как мотылек вечерний, Боящийся обжечься, Я лишь кругами вился Вокруг зажженной свечки. Родители насильно Ей мужа дать хотели, И ей пришлось покорно Исполнить долг дочерний. Я понял, что теряю Любимую столь нежно, И, не теряя жизни, Я потерял терпенье. Но Порция, увидев, Что я решил немедля Убить ее супруга, Мои порывы гнева Смирила обещаньем, Его исполнив честно, К моим мольбам и вздохам Участливая сердцем. Как только грустной свадьбы Веселье отшумело, Она мне назначает Таинственную встречу Такою темной ночью, Дождливой и беззвездной, Как будто нас нарочно Она укрыть хотела. Я лезу по висячим Веревочным ступеням Через ограду сада, Как истый сумасшедший. Супруг уснул глубоко, Но Порция не дремлет; Его оставив спящим, Она встает с постели. Ко мне любимый облик Спешил тропинкой белой, Которая меж грядок Легла песчаной лентой И под воздушным шагом Ее ноги прелестной, Обутой по-ночному, Преображалась в жемчуг. О, если между вами Есть любящее сердце, Оно поймет мой трепет У самых врат блаженства. На белоснежной юбке Фламандских кружев цепи Служили окаймленьем Прекрасного портрета, А рукава сорочки Чуть прикрывали плечи И обнажали руки, Нежней, чем воск чистейший; По итальянской моде Шел вырез возле шеи И опускался к персям В их красоте лилейной. Но тут супруг проснулся, Разбужен чувством чести; В ком это чувство живо, Не должен спать беспечно. Он требует на ощупь Ответа от постели, Холодным обжигаясь И леденясь нагретым; Он видит, что, прельстившись Супружеским блаженством, Никто свою добычу Назвать своей не смеет. Он вскакивает с ложа И, алча отомщенья, Хватает щит и шпагу, Им честь и жизнь доверя. Поняв, что он обманут, Находит нас немедля, Затем что злополучье Не знает промедленья. Он в бой со мной вступает… Но гнев освирепелый В искусстве фехтованья Орудует небрежно; Обида горячится, Не соблюдает меры, И он свои удары Наносит неумело. На мой клинок наткнувшись, Он падает на землю И орошает кровью Садовые растенья. Сжав Порцию в объятьях, Я с ней бегу, с обмершей, И нахожу приют ей В монастыре соседнем. Но только что Аврора Поднять чело успела, Чтобы, взглянув на землю, Оплакать горе смертных, Как дюжина солдат К моей подходит двери; Мой брат меня хватает И присуждает к смерти, Чтобы родная кровь Была для всех примером, Являя правосудье В его суровом блеске. День казни приближался, Когда, меня жалея, Дочь моего алькайда[122] Вручает мне для бегства Ключи от башни, камни И золотые цепи. О, если конь, примчавший Меня сюда, воскреснет, Он в мраморе достоин, Как Буцефал,[123] бессмертья! И вот у ваших ног Моя судьба поверглась. Явите, что вы — ангел, Спасающий от бедствий, Даруйте мне защиту: Я вам открылся честно. Умножьте вашу славу Деяньем милосердья.