сверху рухнул мощный бас:
– Есть!!!
Я обмер… С одного из задних рядов двинулся здоровенный детина в жёлтом полушубке. Зрители дружно повскакали с мест, высматривая добровольца. Даже музыканты привстали со своих стульев.
Магомет, однако, сохранял полное спокойствие.
Детина, неловко одолев барьер манежа, остановился напротив него.
Публика завыла от восторга.
Магомет окинул пожелавшего быть съеденным уничтожающим взглядом.
Но того это ничуть не смутило. Он продолжал стоять.
Я, неведомо зачем, хлопнул в ладоши. Резво выбежал старший униформист и начал на точильной машине готовить для работы саблю. Из неё густо посыпались искры.
Но на добровольца это не произвело впечатления.
Что было делать?.. Магомет молчал, очевидно считая, что факиру-людоеду не пристало говорить по-русски.
А детина стоял и, слегка раскачиваясь, глупо ухмылялся публике. Вот за это раскачивание я было и ухватился.
Попросил его дыхнуть и тут же зажал себе нос. Затем, потребовав у публики внимания, заявил:
– Гражданин не может участвовать в нашем сеансе, поскольку находится в нетрезвом виде!
И тут градом посыпались крики: «Довольно нас обманывать!», «Начинай сеанс!», «Про-сим!»
А детина ударил себя в грудь, подошёл к Магомету и заорал на весь цирк:
– Ешь меня, гад!
– В таком случае, за гражданина должен быть поручитель, – нашёлся я и снова обратился в зал: – Есть желающий быть поручителем?..
И тогда с первого ряда степенно поднялся хорошо одетый человек в золотых очках, которого я заметил ещё на двух предыдущих представлениях. Это был известный в городе нэпман, владелец мясного магазина. Он с достоинством подошёл к нам и в наступившей тишине сказал:
– Я могу быть поручителем.
– Очень хорошо! – неизвестно чему обрадовался я и попросил униформистов принести бумагу и перо.
Я всячески старался выиграть время, смутно надеясь на что-то такое, что выведет нас из глупейшего положения. Когда мы с Магометом обсуждали план аттракциона, он уверял, будто ни за что не найдётся дурак, который бы пожелал, чтоб его публично съели. Мне такая ситуация тоже казалась невероятной.
И вдруг дурак нашёлся!
Я лихорадочно набросал несколько слов и зачитал их публике: «Я, такой-то… – следовала фамилия поручителя, – подтверждаю в присутствии зрителей, что, за последствия номера “Съедение живого человека” цирк никакой ответственности на себя не берёт».
Ничего умнее я придумать не мог, но нэпман охотно подписал грамоту, а детина одобряюще кивнул головой.
Магомет продолжал безмолвствовать. Я ждал, что он мне подаст какой-нибудь знак, поможет чем-то, но он, то ли от самоуверенности, то ли от страха, даже не смотрел в мою сторону.
Новая идея пришла мне в голову…
– Для нашего сеанса необходим врач. Без него мы не можем приступить к номеру.
Я думал, что отменю сеанс из-за отсутствия медика, но, к несчастью, он сейчас же объявился.
– Я врач, – сказал пожилой гражданин, выходя на манеж, – в городе меня знают.
И публика одобряюще загудела. Оставался последний шанс…
– Мне необходимо, – заявил я публике, – одну минуту поговорить с поручителем. – И, схватив нэпмана под руку, увёл за кулисы.
Магомет и детина по-прежнему стояли друг против друга.
Униформисты смотрели на меня испуганными глазами.
– Вы взрослый человек, – замельтешил я, – и, конечно, понимаете, в чём тут дело. Я очень прошу вас отказаться от поручительства, и мы отменим сеанс.
– Пятьсот рублей, – спокойно ответил поручитель, – и я уведу этого человека. Кстати, это мой мясник.
У нас не было такой суммы, предыдущую выручку хранил Магомет. Но как ему сейчас сказать об этом? К тому же мы опять останемся без денег…
Видя мои колебания, нэпман назидательно произнес:
– Обманывать надо уметь! – После чего чиркнул заграничной зажигалкой и закурил в том месте, где никто в цирке не курит.
Дымя папиросой, нэпман вышел на манеж, сделав нетерпеливой публике успокаивающий жест: дескать, всё в порядке, сейчас сеанс начнётся.
Затем легко перешагнул через барьер, уселся в первом ряду и пустил длинную струйку дыма на манеж, почувствовав себя и здесь хозяином.
И тогда двинулся с места Магомет. Он, видимо, действительно решил начать съедение. Подойдя к мяснику, положил ему руки на плечи и пристально посмотрел в глаза. Затем жестом приказал ему раздеться, и тот послушно сбросил полушубок, фуфайку и остался голым до пояса, показав крепкую грудь, покрытую замысловатой татуировкой.
– Тара-кара, чтурма салазан! – прохрипел Магомет.
Я вздрогнул от неожиданности, но понимающе поклонился ему.
– Факир Магомет-оглы, – пояснил я публике, – говорит, что свинину привык есть с горчицей.
Увы, никто над моей остротой не засмеялся… Чтобы как-то сгладить впечатление, я крикнул униформистам:
– Подайте, пожалуйста, горчицу!
Мне сунули в руки пожарное ведро, но и «горчица» в таком количестве никого не рассмешила, столь велико было общее напряжение!
Доброволец обмазывать себя не разрешил, и на том спасибо – ведро-то было пустым.
А Магомет, видимо соображая, с какого места начинать, начал ходить, примериваясь, вокруг мясника, а я дал знак оркестру, – что ещё оставалось? Цирк наполнила барабанная дробь, как при исполнении «смертных» номеров. Всех словно бы зазнобило…
А в боковом проходе клишник, глядя на меня, делал рукой какой-то дергающий жест, значение которого я не понимал.
Наконец Магомет остановился, отступил на несколько шагов, кинулся на мясника и вцепился ему зубами в левое плечо…
Тот покачнулся от боли, затем выпрямился и сильнейшим ударом в челюсть сбил Магомета с ног так, что чалма отлетела в сторону.
Людоед вскочил и с воплем: «Ахты!» – бросился на пожелавшего быть съеденным. Оба вцепились друг в друга и покатились по манежу.
Клишник продолжал усиленно дергать рукой, а потом запрокинул голову вверх. Наконец-то я понял, побежал за кулисы, кинулся к рубильнику, и цирк погрузился во мрак.
Поднялся такой рёв, что купол, казалось, рухнет. Мы, как слепые, засуетились, то и дело натыкаясь друг на друга, а со стороны зрительного зала накатывался грозный вал:
– Жулики!
– Деньги обратно!
– Бей их!
И вдруг меня осенило.
– Тигры!!! – завопил я, испугавшись собственного голоса.
Мигом всё стихло, затем вырвался многоголосый вопль, и снова тишина…
Хотя никаких тигров в нашей программе не было, но одна только мысль о том, что они смогли вырваться из клеток, да ещё в темноте, очистила кулисы и дала возможность вырваться нам.
Мы вместе с собаками опрометью ринулись к вокзалу и успели втиснуться в вагон, где при виде нас пронзительно заревел ребенок. Мы посмотрели друг на друга, затем на Магомета, и всё стало ясно: людоед не успел разгримироваться!..
И тут наше трехдневное напряжение обернулось хохотом – диким, судорожным – из двадцати глоток. Мы задыхались, хрипели, в изнеможении колотили друг друга, стонали, словом – веселились навзрыд и никак не могли остановиться,