Читать интересную книгу Необычайные похождения с белым котом - Лев Усыскин

Лицо Мастера Альбрехта словно бы светилось теперь изнутри – Гретхен слушала его завороженно и радостно: ей бы и в голову не пришло хотя бы на волос усомниться в произнесенном с подобной убежденностью…

17

В тот же вечер, закончив домашние дела и оказавшись вновь в своей мансардной каморке, Гретхен рассказала о виденном Тимофею, надеясь, что кот, в силу свойственного ему житейского благоразумия, поможет расставить все по своим местам.

Он и в самом деле выслушал ее довольно внимательно, после чего, соскочив на пол и презрительно усевшись спиной к девочке, изрек коротко и едва ли не равнодушно:

«Скучная вещь!»

«Что ты имеешь в виду, Тимофей?» – Гретхен его не поняла.

«Скучная вещь, говорю. Всегдашняя скучная вещь. Когда кто-либо, обладая массой сведений, все же не понимает того, что делает».

«О ком ты, кот? Уж не о хозяине ли нашем? Это он, по-твоему, не понимает того, что делает? – девочка готова была рассердиться: так не вязалось нынешнее котовье высокомерное равнодушие с давешней уверенностью Мастера Альбрехта, – Это он, посвятивший годы изучению мудрых книг и другие годы тщательным опытам… он, по-твоему, не знает, что…»

«Да! – кот неучтиво прервал ее на полуслове, – Да, именно он, он самый. Именно его я имею в виду, ты правильно догадалась, хотя и не слишком догадлива от природы».

«Но почему же…»

«Потому, потому. Потому, что он – на охоте, однако сам не понимает этого».

Гретхен совсем запуталась:

«На какой охоте? Объясни же мне, наконец!..»

«На обычной охоте, какая только и бывает на свете».

Тимофей зевнул, затем обернулся, взглянул на обескураженную Гретхен и сжалился над ней:

«Ну, хорошо, хорошо – коли уж ты ничего в охоте не смыслишь, я растолкую тебе поподробнее…»

Он лег на правый бок и еще раз зевнул:

«Видишь ли, охота может быть разной. Одни охотятся на мышей, другие, скажем, – на кроликов. Кто-то даже охотится на котов – и мы приложим все наши силы, разумеется, чтобы ни разу не встретиться с таким охотником на узкой дорожке… Так вот, что касается твоего Мастера Альбрехта, то он, в свою очередь, охотится на краску, думая сменять ее потом на мышей… то есть, на серебро, на серебро, конечно же, – я оговорился, прости, прости…»

Гретхен усмехнулась, подивившись бойкости котовых сравнений, однако ей по-прежнему хотелось защитить своего хозяина от этого презрительного ворчания:

«Хоть бы и так, Тимофей… хоть бы и охота на краску… но что же, по-твоему, ему невдомек?»

«Как что? – кот лениво потянулся, выпростав передние лапы и растопырив когти, – Многое. Хотя бы и то, например, что удача на охоте никогда не приходит в рассчитанный заранее момент. Понятно это тебе, а?»

Девочка лишь промолчала в ответ.

«По правде сказать, я не ведаю, почему так происходит, но это, клянусь вселенскими запасами сыра и ветчины впридачу, – железное правило охоты, хоть ты тресни! Мой отец, мой дед, вся наша родня и вообще все наше кошачье общество готово было бы тебе подтвердить мою правоту…»

Сказав это, Тимофей на мгновенье задумался о чем-то, однако тут же продолжил:

«Пожалуй, стоит пояснить мои слова примером – и сделать это мне будет легче легкого. Смотри же: дней десять назад, обходя дом, я почуял запах, знакомый мне с детства – с тех благословенных дней, когда я еще котенком играл на вашем дворе. Это был один из тех запахов, что сопровождают изготовление кровяной колбасы. Причем как раз тот из них, который возникает всякий раз в последний момент, – когда колбаса практически готова и довольная своей работой хозяйка весьма расположена одарить ее результатами тех, кто случится рядом. Стало быть, чувствую я этот запах – и запах, как пить дать, доносится со второго этажа, из этого вашего лабораториума. Подбегаю. Дверь приоткрыта – вхожу вовнутрь. Осматриваюсь: никого. Повел носом – запах кровяной колбасы источает какой-то горшок странной формы. Заглянул я в него с надеждой – а никакой колбасы там нет и в помине. Вместо нее – какая-то гуща слегка подогретая, я даже лизнул ее опрометчиво – и тут же молнией вылетел прочь: ничего более горького отродясь не попадало в мой рот! Вот тебе и колбаса, что называется, а кто бы мог подумать, скажи пожалуйста? А ведь годов мне уже немало, и знал я до этого твердо, что кровяной колбасой пахнет только кровяная колбаса!..»

Тимофей перевернулся на другой бок и печально вздохнул. Гретхен не стала его больше ни о чем спрашивать.

18

В один из дней ранней весны, когда распаханная земля, лишенные листвы деревья и раскисшая от дождей дорога являют собой, по сути, единое неприглядное зрелище, к городским воротам, как обычно, – раскрытым настежь и охраняемым уже знакомым нам бородатым стражником, подъехал одинокий путник довольно странного вида. Это был невысокий худой мужчина, по лицу которого, сколь ни старайся, никак нельзя было определить возраст. Видно было только, что мужчина этот отнюдь не молод, хотя и не так чтобы очень уж стар. Возможно, виной тому были сами черты его лица – резкие и контрастные, выдававшие жителя не из наших краев. Одет он был также довольно неопределенно – в какую-то невзрачную, под стать окружающему пейзажу, вытертую и покрытую многочисленными заплатками накидку, столь же новые штаны и стоптанные башмаки из самой грубой кожи. Весь багаж чужестранца состоял из полупустой холщовой сумки, перекинутой за спину, и привязанного к поясу небольшого кожаного мешочка, в котором, судя по всему, странник хранил свои деньги. Ехал он на осле, которого всякий из сострадания пожелал бы отправить на скотобойню, таким измученным казалось это грязное, тощее и привычное к тумакам животное.

Тем не менее, этот жалкий осел, как видно, проделал под своим хозяином длинный и долгий путь. Подгоняемый немилосердными пинками, он появился из-за ближайшего холма и предельно медленным шагом направился ко въезду на подъемный мост – томящийся от безделья стражник сперва следил за ним внимательно, затем, разочаровавшись, как видно, в подобном развлечении, принялся выколачивать песок из башмаков задумчиво и неторопливо. И лишь когда убогое животное, неся своего столь же убогого седока, оказалось внутри въездной арки, стражник лениво преградил ему путь алебардой.

«А ну-ка, – лицо его тотчас же приняло вид насмешливый и высокомерный, – Останови-ка свой путь покудова…»

Путник повиновался: он спешился и, встав спиной к своему животному, с почтением поклонился алебардщику.

«Здоров будь, охраняющий ворота города! Да благословит Господь твой важный и нелегкий труд!»

«Здравствуй и ты… как бишь тебя там… зачем пожаловал? – стражнику, что ни говори, польстило столь уважительное обращение, однако виду он не подал, – Куда направляешься и чего ищешь?»

Путник поклонился вновь:

«Мое имя – Пьетро Нума, я странствующий игрок в шахматы, а также рассказчик историй необычайных и вместе с тем абсолютно правдивых. Еду в ваш город, дабы показать мое искусство его самым почтенным жителям, а также благородному графу, который, как мне говорили, сейчас пребывает внутри этих стен…»

Сказав это, путник отвесил стражнику третий поклон, еще более церемонный, чем два предшествовавших. Однако тот в ответ лишь сменил свое высокомерно-насмешливое выражение лица на столь же высокомерно-презрительное:

«Чем же зарабатываешь ты себе на хлеб, бродяга?»

«Этим и зарабатываю, благородный воин. С тех самых пор, как я покинул свою родную Лукку, что в благословенной Тоскане, богатые и знатные сеньоры никогда не отказывали мне в вознаграждении за мое искусство! Случалось мне даже пить самые изысканные вина и есть самую лучшую пищу от их трапез – так благодарны были…»

Стражник поморщился – жалкий вид путника заставил его усомниться в том, что говорил последний:

«Довольно, довольно, несчастный. Я вижу, ты готов рассказывать мне свои враки до захода солнца. Да только уши мои – не бездонный колодец: знай же, что в город я тебя пропустить никак не могу!»

Он замолчал, самодовольно выжидая, когда его слова произведут впечатление на собеседника. Больше всего на свете он любил наслаждаться властью.

«Но почему же? – путник казался обескураженным, он отступил на шаг и облокотился на спину своего осла, – Или ты не веришь сказанному мной?»

Стражник в ответ лишь пожал плечами:

«Бог тебя знает – говоришь ли ты правду или лжешь. Да только делать тебе у нас нечего – это всякому ясно. Граф действительно в городе – но что тебе до этого: такого оборванца, как ты, и близко к нему не подпустят. Да и другие богатые господа не имеют у нас обычая играть в шахматы с побирушками. Так что – разворачивай-ка своего осла и езжай назад с Богом: авось кто и сподобится из милости накормить тебя ужином!»