Читать интересную книгу Необычайные похождения с белым котом - Лев Усыскин

Обустроившись на новом месте, Гурагон, однако, не поспешил открыть любопытствующим взорам горожан привезенные издалека товары. Несколько дней он расхаживал по городским улицам, заводил разговоры с людьми на рынке и на Ратушной площади – словом, вел себя так, как ведет себя человек, которому некуда торопиться. На четвертый день утром один из молодых погонщиков верблюдов появился у входа в графский дворец. Поклонившись привратнику, он сообщил, что его хозяин, продавец пряностей и драгоценных камней, находясь в разных землях и владениях, от многих людей слыхал о благородстве и великом уме графа, и по этой причине, прибыв в город, тотчас же покорно просит позволить ему засвидетельствовать графу свое почтение. Привратник окинул погонщика медленным оценивающим взглядом, после чего, не произнеся ни слова, захлопнул дверь прямо перед его носом. Погонщик, однако, остался на месте – и ожидание его вознаградилось: не прошло и часа, как дверь приоткрылась вновь и тот же привратник поманил юношу пальцем.

«Эй, ты… как тебя там… подойди-ка сюда!..»

Погонщик послушно приблизился.

«Запомни хорошенько и передай своему хозяину: наш господин соблаговолит принять его завтра, за час до полудня – если только не возникнет других, более важных дел и если будет у него с утра подобающее настроение».

Сказав это, привратник тут же захлопнул дверь вторично, не поинтересовавшись даже, разобрал ли его слова тот, кому они были адресованы.

На следующее утро, часа за два до полудня, Гурагон появился на площади перед графским дворцом. Он был верхом – на своем великолепном скакуне. Следом двое молодых погонщиков вели верблюда, к спине которого было приторочено что-то громоздкое и длинное. Маленькая процессия остановилась возле дворцовых ворот, после чего один из погонщиков забежал вперед и несколько раз ударил об их створку специальным чугунным молоточком, прикрепленным к замковой дужке.

Ждать не пришлось. Почти сразу же ворота вздрогнули и, чуть скрипнув, раздались, образовав проем, вполне достаточный для проезда всадника. Гурагон, нагнув голову, двинулся вперед, погонщики с верблюдом поспешили следом, и вскоре процессия оказалась во внутреннем дворе, окруженном со всех четырех сторон краснокирпичными стенами с частыми узкими пилястрами, стрельчатыми окнами и нависающей на уровне второго этажа деревянной галереей. Здесь Гурагон спешился. Тотчас же вслед за этим верблюд, повинуясь знаку, поданному одним из погонщиков, церемонно опустился на землю, подогнув сперва передние, а затем задние ноги.

Несколько позже слуги графа принесли воды в узком деревянном корыте – напоив животных, погонщики уселись на корточки лицом друг к другу и принялись играть в кости. Чуть в стороне от них Гурагон опустился на заботливо расстеленный младшим из юношей войлочный коврик, вытянул ноги и, подперев свое тело локтями, полуприкрыл глаза. Теперь можно было и отдохнуть немного, а кроме того – собраться с мыслями: он знал, что высокое положение графа не позволит тому принять менее знатных гостей в точно назначенный час. Тем более – прежде условленного времени. Следовало запастись терпением – но терпением Гурагон на этот раз располагал в полной мере…

Граф принял заморских гостей в два часа пополудни. Следуя за сутулым немолодым дворецким, Гурагон перешел в довольно просторный прямоугольный зал, длинные стены которого были украшены красочными гербами на деревянных щитах и портретами предков графа, с молитвенной кротостью обращающихся к святым покровителям. Солнечный свет падал из узкого двойного окна, прорезанного почти под самым потолком в стене, противоположной входу, однако этого света все равно не хватало, и в зале даже днем горели масляные светильники. Граф восседал на старинном резном кресле с ручками в виде львиных лап и высокой спинкой, также украшенной гербами. Слуги и приближенные располагались тут же полукругом, по правую и левую руку от своего господина – некоторые из них сидели на коротких невысоких скамьях, другие же просто стояли позади.

Приблизившись, Гурагон стянул со своей головы подбитую лисьим мехом шляпу, после чего отвесил графу исключительно глубокий и медленный поклон:

«Покорнейше прошу великодушного позволения приветствовать благородного графа!»

Граф милостиво кивнул в ответ, и Гурагон продолжил:

«В далеких краях прослышал я о необычайной мудрости и неисчерпаемом благородстве графа! О справедливости его суда и безграничности его веры! О заботливом покровительстве, оказываемом им людям ученым и знающим, – покровительстве, превзошедшем всякое доселе виданное, подобное тому, что оказывали лишь величайшие властители прошлого: такие, как Фридрих Великий, вернувший священный Иерусалим под власть Креста, или завоевавший полмира Александр, король Македонский, что благоволил Аристотелю и другим мудрецам земли греческой!»

Гурагон замолчал, граф благожелательно кивнул вновь, затем обвел взглядом своих молчаливых приближенных, словно бы ища у них поддержки:

«Приветствую и тебя, чужестранец! Слова твои приятны для слуха, хотя и преувеличивают, видит Бог, мои скромные достоинства. Я всего только рыцарь моего императора – и не имею иных намерений, помимо того, чтобы не уронить славу моего заслуженного рода. Что же до почтения к наукам – то это, Бог свидетель, удел монахов и горожан. Мне же роднее меч, нежели книга!»

Слабый смешок мимолетной тенью окутал людей графа.

«Однако скажи-ка нам, чужестранец, кто ты таков и зачем пожаловал в края наши? Ведь не ради того лишь, чтобы засвидетельствовать мне свое почтение, отправился ты в столь долгий и опасный путь?»

В ответ на это Гурагон отвесил новый поклон – еще более ловкий и подобострастный:

«О, благородный граф! Я всего лишь торговец пряностями, драгоценными камнями и другими вещицами, услаждающими тех, кто достоин услаждаться. Имя мое – Гурагон. Я везу свой товар от границ христианских земель, где его нам продают иноверцы…»

«Хорош ли товар твой? – перебил Гурагона кто-то из сидящих справа от графа, – Не таков ли он, как тот, что привозят сюда иной раз венецианцы, пользуясь нашей удаленностью от морского берега?»

«О, нет! – глаза Гурагона засверкали, – Товар мой самого лучшего качества – и вы сейчас легко убедитесь в этом!»

Он щелкнул своими длинными костлявыми пальцами, и тут же молодые погонщики, до того стоявшие безмолвно у входа в зал, вынесли вперед тот самый продолговатый предмет, что прежде был водружен на верблюжью спину. Приблизившись к графу, они развернули свою ношу почти у самых его ног – и сразу же кто-то из приближенных графа вскрикнул невольно от завладевшего им восхищения: до того прекрасен оказался испещренный прихотливым орнаментом ковер!

«Да, это чудесная вещь, ты не лжешь! – чуть погодя разорвал всеобщее молчание граф, – Мне доводилось видывать достаточно ковров, и этот, пожалуй, выполнен много искуснее тех, что делают в мастерских Фландрии. При этом он же, несомненно, роскошнее и богаче ковров французских!»

Легким поклоном Гурагон выразил свое согласие с услышанным:

«О да, это редкостный персидский ковер – многие хотели бы купить его у меня, однако я неизменно отказывал каждому, помня о том, кому вознамерился передать эту прекрасную вещь в дар!»

«Благодарю, благодарю тебя, Гурагон! – лицо графа прямо светилось удовольствием, ибо он имел слабость к красивым вещам, – Что ж – и я тоже не хочу прослыть принимающим безответные дары. Отныне твой товар освобождается от платы за провоз по длинной улице Святого Томаса, идущей прямиком от городских ворот к рынку. Эта плата издавна предназначалась для моей казны, что бы ни говорили тебе бездельники из городского совета: им почему-то кажется, что еще мой дед отказался от нее в их пользу… Впрочем, настанет день… – голос графа исполнился запальчивости, он словно бы забыл про Гурагона и его ковер, как всегда бывает, если затронуть в разговоре действительно болезненную тему, – …настанет день, когда я предъявлю этим людям огромный, огромный счет!»

Он, впрочем, тут же почувствовал, что увлекся:

«Ладно же, Бог с ними!.. Однако скажи мне, чужеземец, что за дело тебе до покровительства ученым людям? Я видел немало купцов – многие из них просили у меня покровительства, но все они пеклись лишь о своем ремесле и только. Ты первый в моей жизни из людей подобного сорта, кто сподобился заговорить про иное…»

Гурагон в который раз поклонился:

«О, господин! Проницательность твоя не уступает твоему благородству! Ты многократно прав: помимо ремесла купца, мне посчастливилось владеть еще одним, способным дать прокорм человеку. С ранних лет, переезжая из страны в страну, я находил везде людей, сведущих в искусстве врачевания телесных недугов. Найдя же таковых, я оставался при них столь долго, сколько требовалось для постижения их искусства, пренебрегая порой необходимостью дел торговли и неся убытки. Долгие годы учился я у знаменитых врачей Салерно, не меньше лет провел я и в Каире. И лишь богатство моего отца, да покоится он в мире среди усопших, позволяло мне столь долго не вспоминать про торговлю!»