Читать интересную книгу Необычайные похождения с белым котом - Лев Усыскин

«Сие атанор, что значит бессмертный… Очаг бесконечного огня, способный сохранять теплоту, покуда только в него подливают масло. Видишь фитили, – разжигая любую их часть попеременно или, напротив, все сразу, я могу повелевать теплу так же, как другие повелевают людям: я могу сделать, чтоб в печи лишь закипала вода, но не плавился воск, я могу сделать так, чтобы воск становился жидким, однако свинец сохранял свою твердую тяжесть. Могу сохранять тепло конского навоза, упомянутое во многих достойных книгах, или тепло слюны во рту. Когда же я решаю задействовать все фитили до единого, – пламя становится сродни пламени адских кузниц. Именно такое пламя обычно необходимо для Влажного Пути – его я и поддерживаю, нагревая земли в этом вот алюделе или, иначе, философском яйце – сосуде Великого Преображения, по окончании коего первым из прочих удостоенного содержать в себе чистую субстанцию, столь же беспримесную и благородную, как и во дни начала Мира».

Он повернулся к Гретхен, заглянул ей в глаза, желая знать впечатление от своих слов, затем продолжил:

«Здесь лежит мой труд: преодолевая природу грубых, обыденных субстанций, стараясь с помощью Божией избежать обманчивых чар сходства и нетерпения отчаяния, всегдашними бесами сопровождающих любое Делание, я шаг за шагом приближаю себя к Истине, к той самой Истине, что обрел некогда Педро Сарагосский!»

Он опять сделал паузу, взглянул зачем-то на свою ладонь:

«Многие истинномудрые мужи преуспели в этом Великом Деле, но ни один из них не приблизился к тому, чего достиг брат Педро, благословенна память его: лишь в написанном им трактате, милостью Господа дарованном сегодня моим глазам и рукам, имеются слова, смысл которых несомненен и велик, ибо брат Педро, единственный из адептов со времен Гермеса Триждымогучего, познал еще одно убежище Мирового Духа, отличное от известных прежде, или, вернее сказать, забытое прежде иных. И это убежище есть убежище цвета – говоря иначе, оно и есть Царский Цвет или Царь Цветов, подобно тому, как Царь Металлов есть Золото, а Царь Семи Планет – Солнце. Клянусь, написанное братом Педро нельзя понять иным образом, как нельзя и усомниться в его правдивости: ибо он честно прошел весь надлежащий адепту путь, очищая первичную материю, взятую от улиц и рудников. Как нет у меня сомнений в том, что добытое братом Педро и есть Универсальный Меркурий, о котором писал Бернард Тревизский и который бесплодно тщились добыть многие, ибо искали его в неверном месте – там, где Овен и Телец попеременно терзают красную соль!..»

Старик засмеялся довольным продолжительным смехом:

«Понятно ли тебе теперь, о деревенская душа, что за сокровище нынче в моих руках? Ведь субстанция, несущая в себе Царский Цвет, и есть краска Готфрида Бульонского! Великий Дар, за грехи и невежество отнятый у жителей Азии. И – подумать только! – лишь считанные месяцы, а то и недели отделяют меня от обретения сего сокровища, во славу Господа нашего, в утешение графского рода и к несказанной радости городского цеха красильщиков, чьи ткани благодаря этому станут продаваться лучше, чем ткани из Брабанта и Фрисландии!»

Он заглянул пытливо в глаза Гретхен:

«Все ли понятно теперь тебе, повторяю? Спрашивай без стеснения – преимущество твоего невежества в свободе задавать любые вопросы без боязни прослыть невеждой!..»

Старик засмеялся, довольный собственной шуткой. Гретхен же задумалась, нахмурив лобик:

«Мне кажется, Мастер Альбрехт… По меньшей мере, одну вещь не осилить моей голове никак – это уж точно…»

«Какую же? – старик в свою очередь сделал удивленную мину – Говори, и я попробую разъяснить тебе это… чего бы оно ни стоило и сколько бы времени ни потребовало…»

«Возможно, я глупа совсем, Мастер Альбрехт, – начала Гретхен, запинаясь слегка от волнения, – Но я никак не возьму в толк: ведь коли все уже написано в вашей книге… вернее, в книге этого монаха из дальних краев… тогда зачем что-то пробовать и испытывать долгие годы… не лучше ли сделать все, как написано – одно за другим… подобно тому, как священник читает по книге псалмы или сборщик податей смотрит в своей книге положенную недоимку?..»

В ответ старик опять засмеялся – вот уж веселый выдался у него день – он смеялся довольно долго, не переставая при этом кивать головой. Наконец его смех прекратился, а взгляд стал вновь серьезным и внимательным:

«Твой вопрос очень умен и очень глуп одновременно, девочка. Умен для деревенского невежды и глуп для всякого, имеющего отношение к Великому Деланию или Аль Кимии, как называли сие искусство египетские мудрецы древности. Всякого насмешил бы твой вопрос, как насмешил он меня, – но я отвечу тебе, как обещал. Гляди же сюда и слушай. Что стало бы, скажи-ка мне, если бы великий брат Педро написал в своей книге рецепт приготовления Царского Цвета так, как пересказывают кухарки друг дружке рецепт приготовления тушеных рябчиков? Смог ли кто-нибудь повторить его путь? Воодушевило ли кого-нибудь это? Конечно же да – и тысячи суфлеров ринулись бы тут же по ясному, на их взгляд, пути. Но чего бы достигли они? Лишь траты изрядных средств – и только. Ибо никто посторонний никогда не сможет сам добыть философский эликсир – хотя бы и копируя одно в одно движения рук настоящего герметического философа. Почему же так – да потому только, что результат моего искусства есть Откровение, а Откровение, как каждому известно, дается Господом, а вовсе не сборщиком податей.

Знай же, что настоящего результата достигнет лишь достойный – познавший необходимое и проделавший надлежащее. Как отец не позволяет сыну-младенцу управлять лошадью, так и истинный адепт не позволит случайному человеку повторить его Деланье. Ибо опасностей тут не счесть, тогда как пользы не будет вовсе…»

«И никто-никто тогда, – поспешила вставить Гретхен, – во всем мире не сможет повторить то, что сотворите вы, Мастер Альбрехт, не так ли?»

«Почти, – Мастер Альбрехт на этот раз кивнул согласно, – Почти никто, это так – ты правильно все поняла, деревенская девочка. Чтобы найти то, что вот-вот найду я, надо идти тем путем, которым иду я, или научиться тому, чему лишь я могу научить. Либо… – тут лицо его на миг, помимо воли, омрачилось, – либо похитить книгу брата Педро с моими пометками на ее полях, а затем, путем колдовства и магии, расшифровать тайный смысл ее букв. Что ж, это займет немного времени – гораздо меньше тех лет, что потратил я на опыты, – но лишь находящемуся в сговоре с бесами посильно подобное».

Сказав это, Мастер Альбрехт опустил голову. Какое-то время он стоял так, молча, затем словно бы встряхнулся и вновь взглянул на девочку.

«В общем, на сегодня – довольно. Ей-богу, я сказал столько, что твоя крестьянская голова должна была б непременно лопнуть, запомни ты хотя бы половину услышанного. Ступай же, готовь нам ужин и помни, что я дозволяю тебе отныне присутствовать здесь, но лишь в часы моих занятий и со мною вместе. Если Господу станет угодно, я научу тебя помогать мне в делах, допускающих помощника невежественного, хоть и старательного. В любом случае, тебе не будет так скучно коротать долгое время между завтраком и обедом».

12

Вечером, оказавшись, наконец, в своей мансардной каморке, Гретхен вдруг почувствовала довольно сильную усталость, хотя работы руками в тот день выдалось едва ли не меньше обычного. Забравшись на свой сундук, она обняла Тимофея и, как могла, пересказала ему услышанное. Ей хотелось знать мнение кота обо всех этих удивительных обстоятельствах. Тимофей слушал ее молча, полуприкрыв глаза, – лишь иногда из его теплого чрева доносилось ровное тихое урчание, словно бы кто-то невдалеке работал кухонной ручной мельницей. Девочка даже решила, что кот пропускает все ее слова мимо ушей, однако не тут-то было: стоило ей закончить, как Тимофей стремительно поднялся на ноги, потянулся, затем сделал шаг в сторону и, спрыгнув на пол, уселся, обернув, как обычно, себя хвостом.

«Я, кажется, слышал что-то подобное… среди семейных преданий моего кошачьего рода… какие-то истории, несомненно, имеющие отношение к тому, что ты мне сейчас рассказала… про бочки с краской и про генуэзский корабль, потерпевший крушение у самого берега… да… именно про генуэзский корабль, если не ошибаюсь, рассказывала мне моя любимая бабушка… я был еще котенком тогда и потому могу забыть, конечно же, какие-нибудь незначительные обстоятельства, однако в целом дело обстояло вот как…»

Взяв паузу, он несколько раз облизнулся, затем приподнял от пола кончик своего белого хвоста и, качнув им медленно из стороны в сторону, проводил взглядом:

«Стало быть, дела обстояли вот так. Предок здешнего графа в компании других рыцарей, а также их слуг возвращался из похода в Святую Землю. Путь был долгим, море почти на всем его протяжении показывало, как водится, свой всегдашний несносный характер, и все, само собой, порядочно вымотались. Тем безудержнее была радость путешественников, когда из утреннего тумана, наконец, показались очертания берега и моряки восторженными криками принялись приветствовать родную Геную.