class="p1">Последовала короткая битва характеров, которая разрешилась благодаря Миранде: она со своими всадниками медленно удалялась с неумолимостью парового катка. Кларенс фыркнул и заревел ей вслед, однако Миранда не повернулась; раздраженно всхрапнув, он рысью припустил за ней. Через четверть часа мы ступили на земли чероки: в белом свете луны на краткий миг показалось одно из пограничных деревьев.
Луна висела высоко над головой, и сквозь поредевший лес я различила, как Джейми оглянулся через плечо. Я подняла руку в знак того, что заметила. Семье Агнес, поселившейся на землях индейцев, возможно, грозили не только преждевременные роды. Слава богу, Джейми настоял на том, чтобы поехать со мной; он достаточно хорошо знал язык чероки и мог вести переговоры в случае необходимости.
Путешествие заняло немало времени: то и дело приходилось выезжать на открытую местность, чтобы сориентироваться (Агнес буднично сообщила, что умеет читать по звездам), однако уже через час мы различили тусклый свет окон хижины, затянутых промасленной кожей.
Я соскользнула с Кларенса и сняла сумку с медицинскими принадлежностями.
— Я присмотрю за лошадьми. — Джейми подошел взять поводья. — Полагаю, тебе нужно поторопиться?
Агнес уже металась у двери, как обезумевший мотылек, и даже с того места, где мы стояли, я слышала глубокие, гортанные крики роженицы.
Дверь внезапно отворилась внутрь, и Агнес упала с порога. Высокая темная фигура рывком подняла ее на ноги и ударила по лицу.
— Где тебя черти носят, девчонка!
Резкий, как выстрел, звук заставил Кларенса навострить уши, а когда следом пронзительно завизжали маленькие дети, мул развернулся и рысцой затрусил в лес.
— Идиот несчастный! — крикнула я ему. — А ну вернись!
— Ifrinn![145] — выругался Джейми и без дальнейших слов прошмыгнул мимо меня в погоню за мулом.
— А вы, черт возьми, кто?
Я повернулась и в мерцающем свете увидела в дверном проеме молодого индейца чероки с растрепанными длинными волосами и в окровавленной рубашке. Он стоял, прислонившись к косяку, и смотрел на меня.
Сделав глубокий вдох и выпрямив спину, я приблизилась.
— Повитуха, сэр. Пожалуйста, отойдите и присядьте.
Я не стала ждать, пока он исполнит предписание. У меня была работа.
Моя пациентка сидела на грубо сколоченном родильном кресле у очага, склонившись вперед и свесив руки; ее темно-русые волосы почти почернели у корней от пота, капавшего на огромный живот. Два маленьких мальчика, лет пяти и трех, с ревом уцепились за материнскую ногу. Голени и ступни женщины сильно распухли.
— Иди сюда, Билли. — Мертвенно-бледная Агнес, если не считать алого отпечатка ладони на щеке, схватила старшего из мальчиков за воротник и потащила прочь. — Джорджи, ты тоже… кому говорю!
Хотя ее голос больше походил на писк, звучавший в нем страх заставил детей пошевелиться. Не переставая хныкать, они повернулись и повисли на сестре. Агнес посмотрела на меня: в ее огромных глазах застыла безмолвная мольба.
— Все будет хорошо, — мягко сказала я и сжала ей руку. — Присмотри за малышами. А я позабочусь о твоей маме.
Я опустилась на колени и заглянула женщине в лицо. Сквозь спутанные мокрые волосы на меня смотрели налитые кровью голубые глаза. Взгляд, хоть и остекленевший от изнеможения, все же осмысленный: она меня видела.
— Меня зовут Клэр, — представилась я и положила руку ей на живот. На женщине была грязная сорочка, от пота ставшая прозрачной: сквозь ткань проглядывал выступающий пупок. — Я повитуха. Я вам помогу.
— Господи Иисусе, — прошептала она не то с мольбой, не то с удивлением. Затем ее лицо мучительно перекосило, и она скрючилась со звериным звуком.
Не убирая руку с живота, я наклонилась и сбоку заглянула сквозь отверстие родильного стула. Показавшийся при потуге краешек бледной макушки спустя мгновение исчез.
Я почувствовала эмоциональный подъем, как всегда с приближением родов, и крепче прижала ладонь к ее животу. Однако вместе с волнением внезапно пришел страх.
Что-то не так, черт бы его побрал. Я не знала, что именно, но чувствовала недоброе. Я встала и, когда боль отпустила ее, взяла женщину за плечи, помогая сесть прямо. Под рукой не было полотенец — я вытерла лицо роженицы своей нижней юбкой.
— Долго идут схватки?
— Слишком долго, — отрывисто произнесла она и поморщилась.
Я наклонилась посмотреть еще раз. Теперь, когда ее тень не закрывала обзор, я увидела, что она права. Промежность побагровела и сильно опухла. Вот в чем дело: ребенок застрял; его макушка проглядывала при каждой потуге, но он не мог продвинуться дальше.
— Иисус твою Рузвельт Христос, — сказала я, и женщина широко раскрыла глаза от изумления. — Неважно. Когда отпустит (следующая схватка приближалась, я видела это по ее лицу), прислонись к стене.
Ее муж — очевидно, человек, ударивший Агнес, — вышел на улицу и взывал к ночи на бессвязной смеси языка чероки и английского.
— Хорошо, — сказала я как можно спокойнее, снимая накидку и шаль. — Давай посмотрим, что у нас здесь, ладно, Сюзанна?
Грязный пол был забрызган кровью, но темной, с крупными, видимыми сгустками — просто отошла слизистая пробка. Кровотечения не наблюдалось, хотя кровь пятнами покрывала бедра. Воды уже отошли. В маленькой комнате было жарко и пахло доисторическим болотом, плодородным и зловонным.
Схватки приходили каждую минуту — и сильные. В промежутках, когда живот достаточно расслаблялся, я как могла прощупывала его и при второй попытке вроде бы почувствовала… Ее мышцы вновь стянуло, будто железным обручем, и я считала себе под нос, не убирая рук. Расслабление… Я знала, где голова, но, может, ребенок обращен назад? Я сильнее прижала ладони, пытаясь найти изгиб позвоночника…
— Гх-х!
— Все будет хорошо. Считай со мной, Сюзанна… один, два…
— Ар-р-ргх!
Я считала молча. Через двадцать две секунды схватка отпустила. Где же позвоночник… Я нащупала тупой угол локтя, а следом изгиб… только это не был позвоночник ребенка.
— Мать твою за ногу, — ругнулась я, и Сюзанна издала не то стон, не то вымученный смех. Я сосредоточилась на штуковине под своими пальцами. Не изгиб позвоночника и не ягодицы… Это была округлость другой головы.
Она исчезла с новой схваткой, но я упрямо держала руку на месте и, как только спазм прошел, принялась ощупывать со всех сторон. Первая паническая мысль — воспоминание о двуглавом ребенке в кувшине с винным спиртом — исчезла, сменившись отчасти облегчением, отчасти новой тревогой.
— Двойня, — сказала я Сюзанне. — Ты знала?
Она поводила головой из стороны в сторону, медленно, по-бычьи.
— Только думала… что возможно. Вы уверены?
— О да, — заверила я, и она снова рассмеялась моей интонации, хотя смех резко оборвался на следующей схватке.
Облегчение (похоже, о случае грубого уродства