Я отпустила Джейми, но он не убрал ладонь. Удерживая малышку одной рукой, я положила вторую ей на спину, прислушиваясь к ощущениям. Ничего конкретного. Я не могла определить, что именно чувствую, однако что-то было.
Я легонько надавила ей на спину, выждала паузу между вдохами, нажала снова. И снова. В такт собственному биению сердца, отдающемуся в ушах, в пульсации крови. Передавая его ей через спину в грудь, которую прижимала к себе.
Давай же.
Мои пальцы были теплыми, и ребенок тоже. Огонь, — смутно подумала я. Треск огня и звук моего сердца. Тук-тук, тук-тук, тук-тук… И вдруг я услышала рассказ Роджера о том, как доктор Макьюэн положил руку на грудь Бака и медленно, терпеливо постукивал, снова и снова, в ритме сердцебиения.
Тук-тук… тук-тук… тук-тук…
Теперь в комнате стало больше звуков: тихие голоса, треск бревна, плюющегося искрами, ветер под карнизом, шелест сосен и плеск воды. Движение, тепло, жизнь. Рука Джейми твердо лежит на моем плече. Я все слышала и чувствовала, но будто издалека, словно из другого мира. Я превратилась в стук бьющегося сердца.
Прошла целая вечность, и я поняла, что в этом звуке нас двое, нас объединило биение сердца, знание жизни. Мой палец постукивал медленно и уверенно.
Тук-тук… тук-тук…
Мальва.
Мысленным взором я увидела ее в саду, мертвую, среди запаха крови и рождения. Я вынула из ее тела крошечного мальчика, едва живого. Голубая искра в моих руках погасла и умерла.
Голубая искра. Я вглядывалась в нее, желая сохранить, уберечь в своих ладонях.
Тук… Мой палец замер, и в ответ раздалось едва слышное «тук».
Постепенно я стала осознавать собственное дыхание, потом ощутила твердое объятие Джейми и поняла, что он поддерживает меня, обхватив одной рукой за талию, а вторую положил мне на грудь, поверх головки ребенка. Почти ослепшая, я вынырнула из яркой тьмы и увидела на фоне огня силуэт девушки — сквозь белую сорочку темнело худенькое тело.
— Я перерезала пуповину, миссис Фрэзер, — сказала Агнес. — И помассировала маме живот, как она велела. Хотите стаканчик сидра? Па выпил все пиво.
— Она не откажется, девочка, — заверил Джейми и осторожно отпустил меня. — Но сначала принеси маленькое одеяло для своей сестры, хорошо?
* * *
Снаружи царила темнота; луна зашла, до рассвета было еще далеко. Что же до холода… я его не ощущала.
В конце концов я позволила Джейми забрать ребенка. Когда теплые и уверенные руки коснулись моих, чтобы взять малышку, лицо его сияло. Он осторожно опустился на колени и отдал девочку Сюзанне, возложив на нее ладонь в знак благословения.
Затем встал, обернул накидку вокруг моих плеч и вывел на улицу. Я не чувствовала земли под ногами, не видела леса, только холодный воздух пах сосной и ложился бальзамом на мою разгоряченную кожу.
— Все в порядке, саксоночка? — прошептал он.
Я вроде бы прижалась к нему, хотя не помнила как. Я потеряла представление о том, где начинается и заканчивается мое тело: оно словно распалось на множество частей и парило в воздухе наподобие облака.
Руки Джейми слегка дрожали, когда он коснулся моего лица. От усталости, — подумала я. Такая же слабая, непрекращающаяся дрожь пробегала и по мне, от макушки до пяток, как низковольтный электрический ток.
По правде говоря, я перешла за черту усталости — такое порой случается в моменты сильного напряжения. Ты осознаешь, что телесная энергия иссякла, и все же сохраняешь сверхъестественное ощущение ясности ума и странную способность продолжать двигаться, при этом видишь все одновременно снаружи и из глубины нутра — будто плоть и мысли стали прозрачными.
— Я в порядке.
Рассмеявшись, я уткнулась лбом ему в грудь и немного подышала, чувствуя, как все части возвращаются на свои места, вновь становясь единым целым, а чары последнего часа рассеиваются.
— Джейми, — произнесла я несколько мгновений спустя, поднимая голову. — Какого цвета у меня волосы?
Абсурдный вопрос. Была глубокая ночь, и мы стояли в кромешно-черном лесу. Однако Джейми тихонько хмыкнул, приподнял мою голову за подбородок и оценивающе оглядел.
— Всех цветов земли, — ответил он и убрал волосы с лица. — Но здесь, у лица, они цвета лунного сияния, mo ghràidh.
55
Злоба северного ветра
Рэйчел проснулась мгновенно, полностью придя в себя, — вот только что ее разбудило? Она повернула голову посмотреть, проснулся ли Йен. Он не спал; его ладонь накрыла ей рот, и Рэйчел замерла. В хижине было темно, но в свете приглушенного огня она рассмотрела лицо мужа и предостерегающий взгляд.
Рэйчел моргнула один раз, и Йен с легким кивком убрал руку. Он лежал совершенно неподвижно, как и она, хотя сердце у Рэйчел колотилось так сильно, что она боялась разбудить Огги, уютно устроившегося между ними.
Стук в груди мешал уловить другие звуки, а вот Йен к чему-то прислушивался. Его длинное тело будто застыло, и вместе с тем он весь подобрался, как готовая к нападению змея. Рэйчел закрыла глаза и сосредоточилась.
Всю ночь дул ветер; время от времени по крыше стучали ягоды с большого можжевелового дерева у дома. Но этот звук Йен узнал бы…
Внезапно он шевельнулся, приподнявшись на локте; Рэйчел услышала, как муж резко втянул носом воздух, и непроизвольно сделала то же самое. Табак. В следующее мгновение Йен соскользнул с кровати и нагой прошлепал к двери.
Рэйчел с облегчением выдохнула: значит, друг. На крыльце раздались тихие голоса, затем Йен сунул голову обратно, коротко улыбнулся ей и, схватив с крышки сундука сложенное одеяло, закрыл за собой дверь.
Потревоженный движением Огги шевельнулся и засопел. Рэйчел поспешно встала, чтобы воспользоваться ночным горшком, пока сын не проснулся, — терпеливым ребенком его не назовешь.
Накинув на плечи шаль, с младенцем у груди она подкралась к окну возле двери. Оконный проем закрывала промасленная кожа, прибитая для защиты от сквозняков, так что Рэйчел ничего не увидела, но звуки с крыльца доносились хорошо.
Однако что толку. Визитеры — она различила по крайней мере два чужих голоса — оказались индейцами и говорили на своем языке. Возможно, Стойкая Цапля Брэдшоу и кто-нибудь из деревни чероки пришли отловить пуму, которую видели у ручья. Весьма утешительная мысль: чем больше мужчин, тем безопаснее. Вероятно.
Она