самый тяжелый из своих скальпелей. — Джейми, держи ее… а, ты уже… хорошо.
Пробормотав: «Да помогут мне Иисус, Мария и Брайд», я приложила лезвие к пупку Сюзанны.
Однако не успела я сделать надрез, как она вскрикнула от прикосновения холодного металла, будто от удара током, согнула колени, вонзила пятки в пол, выгнулась и снова упала…
— Что за чертовщина? — Джейми окинул взглядом надутый живот миссис Клаудтри.
— Иисус твою Рузвельт Христос. Голова, — сказала я. — Тужься, Сюзанна!
Не дожидаясь указаний, она со звериным рыком напряглась, и ребенок — воистину как по маслу — выскочил наружу. Я поймала его (ага, это мальчик) в свой фартук, очистила пальцем нос и рот, перевернула и легонько шлепнула по мокрой попке. Крошечные ягодицы протестующе сжались и расслабились, выпустив темную струйку. Ребенок издал здоровое покряхтывание, очень похожее на материнское, хотя и не такое громкое.
— Агнес! — крикнула я, поворачиваясь. Девочка уже стояла у моего плеча; я сняла фартук, поспешно обернула им младенца и сунула ей в руки.
— Мне перерезать пуповину, саксоночка? — Джейми сидел на корточках по другую сторону от меня, держа наготове sgian dubh[146].
— Да, — впопыхах сказала я, а сама уже сунула руку в родовые пути, отыскивая вторую головку.
Увы. В тесной скользкой темноте я натыкалась только на конечности. Закрыв глаза, чтобы лучше представить, я лихорадочно нащупывала ногу. Хотя бы одну, молилась я, всего лишь одну… А потом мощная схватка, непохожая на прежние, прокатилась по телу Сюзанны подобно океанской волне, однако я успела убрать руку. И вот она показалась. Крошечная ступня с обмякшими пальчиками неестественно синего цвета.
— Проклятье, проклятье…
Я поняла, что говорю вслух, и крепко стиснула челюсти. Было уже слишком поздно, но ничего другого не оставалось. Я снова сунула руку, шаря в темноте, и на этот раз легко нашла вторую ногу. Без труда, потому что ребенок не двигался.
Я отрешенно закрыла глаза и сглотнула, ощущая полнейшую неподвижность крошечного тельца в своих руках. Замерший плод, так это называют. Весьма точное описание. Дело не только в мертвом ребенке, а в том, что все — все вокруг — замирает. Маленькая замершая девочка. Я знала, что мы ее потеряли, однако из упрямства подняла и попыталась вдохнуть жизнь в неподвижные легкие, нащупать биение в крошечной груди, вопреки всему надеясь… но она ушла.
И все же во мне бурлила радость от рождения первого младенца. Я слышала негодующие крики ребенка, дыхание Сюзанны, глубокое и медленное, тихие голоса и потрескивание огня, бульканье воды в котле — однако надо всем царила тишина, и я чувствовала только биение моего собственного сердца. А еще состояние покоя, глубокого покоя, пока еще далекого от печали… Я держала крошечное тельце и вытирала подолом ее — да, ее — крошечное личико с закрытыми глазами, которые никогда не откроются. Выждав немного, я положила малышку на принесенную Агнес тряпицу и повернулась, чтобы позаботиться о ее матери.
— У тебя сын, Сюзанна, — мягко сказала я. — Агнес, будь добра, принеси его.
Она исполнила просьбу, закусив губу от напряжения и боязни уронить братика. Малыш весил меньше пяти фунтов (все-таки один из двойни, к тому же недоношенный), однако был нормально развит. Я положила его на грудь Сюзанне; медленно подняв руку, она придержала головку ладонью.
— Все будет хорошо, родной, — сказала она ему низким, охрипшим от крика голосом. — Не бойся. — Прикрыв глаза, она спросила у меня: — А другой?
— Прости, — тихо ответила я и сжала ее руку. — У тебя только сын.
Сюзанна сделала вдох, который всколыхнул ее истерзанное чрево.
— Спасибо, мэм, — прошептала она.
Малыш по-прежнему пищал, словно разъяренный шершень, но когда мать прижала его к своей груди и засунула сосок ему в рот, крик моментально прекратился.
Пот заливал мне глаза, стекал по шее. Я села на пятки и вытерла лицо юбкой. Сюзанна резко вздохнула, и распухшая нога у моего плеча напряглась. Приближался послед. Я взялась за пуповину, все еще связанную с неподвижным телом у очага, и наружу вывалилась довольно большая плацента, темная и кровавая, как оленья печень. Сюзанна снова зарычала, и следом выскользнула вторая плацента.
— Ладно, — наконец очнулась я. — Агнес, накрой мать одеялом. Сюзанна, я помассирую тебе живот, чтобы вызвать сокращение матки и остановить кровотечение. Это…
Я повернулась к сумке за менструальной салфеткой и увидела Джейми. Стоя на коленях у очага, он смотрел вниз на мертвую девочку с выражением, от которого у меня замерло сердце.
Он поднял глаза, будто от прикосновения, и мы прочли на лицах друг у друга одно и то же имя.
Фейт.
Я кивнула; меня душило горе столь же огромное, как и в тот момент, когда я потеряла ее. Джейми склонил голову и протянул руку к крошечному сморщенному тельцу, почти накрыв его ладонью. Упавшая слеза заблестела на тыльной стороне кисти, другая — на изгибе маленького лба, красного в отсветах огня.
Поддавшись глубинным воспоминаниям, я подняла девочку и прижала к груди, придерживая крошечную головку. В это мгновение я держала свою погибшую дочь, остро ощущая собственное горе. Я закрыла глаза, зная, что должна положить ее и заняться своей работой, но не могла отпустить малышку; мое сердце медленно билось рядом с угасающим теплом хрупкого тельца.
Я не могла отпустить младенца. Не могла выпустить Фейт из рук. В конце концов ее забрали. Я осталась в пустоте, в одиночестве, в окружении холодных каменных стен.
Сопли текли у меня из носа, щекоча губу; я утерлась рукавом, все еще прижимая ребенка к груди и чувствуя, как вновь разрывается мое сердце.
— Давай я возьму, саксоночка, — шепнул Джейми и протянул руки.
Я тяжело сглотнула. Нужно ее отпустить.
— Нет, — сказала я. — Не могу.
И склонила голову над малышкой, которую потеряла. Стоя на коленях, я покачивалась взад-вперед; сердце стучало у меня в груди, в ушах и кончиках пальцев, словно восполняя навсегда затихшее сердцебиение малютки.
Не знаю, сколько времени прижимала девочку к груди, тщетно пытаясь отдать ей свое тепло, свою жизнь. Меня ничто не потревожило — ни звук, ни движение, но внезапно наряду со жгучей печалью я медленно осознала… нечто. Все было по-прежнему. Однако теперь я почувствовала.
— Клэр? — Джейми коснулся моего плеча, и я схватила его теплую сильную ладонь свободной рукой.
— Постой, — затаив дыхание, сказала я ему — и ей. — Погоди.
Мое сердце. Я все еще чувствовала его стук — отчетливый, медленный, привычный.