Читать интересную книгу Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира - Анри де Кок

Делакруа взглянул на старую служанку.

– Что ты сказала?

– Я говорю, продолжала она, – что никогда не знала, что такое любовь… и я не огорчаюсь этим, потому что, как мне кажется, она доставляет больше огорчения, чем удовольствия. Но все равно, я замечаю, хозяин, что у вас она переворачивает все внутренности… Так что же? Все грехи прощаются. От вас зависит, чтобы она оттуда вышла… Ступайте за ней завтра утром. Делакруа бросился к Маргарите и сжал ее руки.

– Это твое убеждение? вскричал он. – Ты думаешь, я хорошо сделаю, если возьму ее?

– Верно и вы также думаете?

– Я? О! уже два месяца я думаю об этом, Я тоже думал в тот самый день, когда ее отправили в монастырь. Видишь ли, Маргарита, Габриэль вовсе не зла… Ее испортил этот негодяй Гуа!.. И при том, тут была и моя вина… Если бы я не написал… знаешь?

– Да… правда это было недурно!

– Это было глупо! Она еще ребенок… адвокат ее был прав… она воображала тогда, что я не люблю ее.

– Она не любила вас!

– Все равно! Но с твоей стороны, Маргарита, хорошо, что ты держишь ее сторону.

– О! хозяин, я это для вас делаю. Мне вовсе не хочется увидеть как вы отправитесь на кладбище… А так, как вы не едите, это будет не долго.

– Добрая Маргарита! да! это сказано, это решено: завтра утром я отправлюсь в монастырь… Быть может, надо мной посмеются в квартале, увидав, что она так скоро вернулась…

– Ну, а кто: квартал или вы страдаете?

– Ты права. Если бы только заботиться о других! Притом же не я один в Париже, которого обманула жена, и который ее простил….

– Конечно! В улице Четырех сыновей Эймона есть мясник, который шесть раз расходился с своей женой в шесть лет и прощал ее семь раз.

– Как семь раз?

– Без сомнения, потому что когда она ушла в последний, в седьмой он ее вернул из окошка… ну, в этот раз они не сошлись, но он все таки взял ее… Понимаете?

– Отлично! ха! ха! ха!..

Делакруа хохотал. В этот день он обедал; в эту ночь он спал. А на следующее утро он на рассвете стучался в монастырские двери.

Между тем на дороге он рассудил, что с его стороны будет неловкостью, если он сразу выкажет жене печаль, испытанную им вдалеке от нее, и желание вновь соединиться с нею. Она, по крайней мере, должна была попросить у него прощения.

Габриэль была у заутрени, когда ей сказали о приходе мужа и при этом известии она чуть не вскрикнула от радости; но сдержав этот неблагоразумный порыв, она безмолвно поклонилась и последовала за монахиней, которая известила ее о приходе мужа.

Он приготовил строгое лицо, он приготовился к важному разговору, но видя ее приближающейся смиренно, с опущенными глазами, в мрачной одежде, назначаемой затворницам, он не выдержал:

– Габриэль! вскричал он, со слезами на глазах протягивая к ней руки.

– Милостивый государь!

– Нет, не так! называй меня как прежде своим другом… Разве ты здесь не несчастна? Разве ты не хотела бы выйти отсюда?

Она покачала головой.

– Я недостойна! прошептала она.

– Стой! стой!.. Этого одного слова достаточно для того, чтобы доказать, что ты достойна. Одно это слово искупает все! Габриэль я забываю прошлое и не требую от тебя обещания, так я уверен, что в будущем я могу только хвалиться тобой.

– Мой друг!

Она плакала. Он сжал ее в своих объятиях.

– Не плачь! продолжал он, тоже плача истинными слезами. – Сними скорее это скверное платье! Я сейчас возьму тебя с собою. —

– О! как ты добр, мой друг! Но нет, я не достойна твоей доброты; оставь меня выдержать мое наказание…. Оно кончится через двадцать два месяца…

– В двадцать два месяца я двадцать два раза умру: Повторяю тебе Габриэль я беру тебя. Это мое право; я.. им пользуюсь… Не правда ли, сестра, это мое право! жена моя не может остаться в темнице, если я этого не желаю.

Монахиня, бывшая безмолвной свидетельницей этой; сцены, сделала утвердительный знак.

– Святой Августин, сказала она, – сказал, что тот, кто не будет милосерден, осужден будет без милосердия.

– Слышишь? – заметил Делакруа, обращаясь к своей жене. – Святой Августин сказал: «Должно прощать.» И я прощаю. Идем же.

Габриэль удостоила уступить и последовала за мужем. Через час она была уже в улице Ломбардов. Маргарита приготовила на этот случай изысканный завтрак, самую грациозную улыбку, которая не смотря на все усилия доброй старушки не выражала радости при виде жены своего хозяина; даже маленькие собачонки Азор и Фаро за которыми в отсутствии Габриэли ходила Маргарита, выражали больше боязни, чем дружбы. Один только муж казался истинно счастлив. Но кроме мужа радовался еще в нем и купец, только в этом отношении лавочник не предвидел того, чем готовилась порадовать его Прекрасная Лавочница. После завтрака, разговаривая с ней, он сказал:

– Когда ты, моя милая малютка, думаешь сойти в свою контору? Не правда ли, не сегодня? Тебе еще нужно отдохнуть.

– Ни сегодня, ни завтра, возразила она.

– Что ты хочешь сказать?

– Я говорю, что после скандала, произведенного моим процессом я вовсе не желаю показываться перед публикой!..

– Но…

– Но пострадают ваши интересы? Так мне какое дело! Если хотите, отправьте меня снова в монастырь; я объявляю вам, что моя нога не будет в вашей лавке!

– Что же ты будешь делать целый день?

– Буду сидеть в своей комнат. Таким образом вы будете уверены, что я веду себя хорошо.

Делакруа не отказался от надежды, что Габриэль со временем откажется от своего решения. Прошла неделя, она об этом и не думала. В девятый день, вечером, к великой радости лавочника жена сказала ему:

– Я рассудила, мой друг, что я причиняю вам ущерб, не показываясь в конторе. Завтра утром я сойду.

Мы сейчас скажем, что произвело в Габриэли эту внезапную перемену.

* * *

В то время жил в Париже человек, известный как по уму, так и по дурному поведению. Его звали Евстафий Ле Нобль, Рожденный в хорошем семействе, он несколько времени блистательно исполнял должность генерального прокурора в Мецском парламенте.

Но под строгой внешностью он скрывал развратные инстинкты. Он был игрок и распутен до нельзя; для того, чтобы иметь женщину, которая ему нравилась, он готов был перевернуть все вверх дном. Одно мошенничество, соединенное с фальшивой подписью сняло занавесь добродетели, которой он себя окружал. Из сожаления к семейству дело затушили; ему только посоветовали оставить должность и уехать из Меца. Ле Нобль явился в Париж, где жил мошенничеством.

* * *

Ему было тридцать лет, он имел красивую наружность; мог спеть песню или забавно рассказать повесть, и его принимали в лучших домах с отверстыми объятиями. Но едва он побывал раза два или три, как хозяева начинали уже раскаиваться.

Он не пренебрегал ничем, чтобы наполнить свой кошелек. Он доходил до такой бесцеремонности, которая зовется воровством. Таков был человек, бывший третьим любовником Габриэли. И вот каким образом он им сделался.

Мы говорили, что процесс Прекрасной Лавочницы был известен всему Парижу. Его исходу, который был с нетерпением всеми ожидаем, одни рукоплескали, другие его хулили. Естественно, ле Нобль был в числе последних. Негодяи всегда найдут дурным, что наказывают порок.

* * *

После прощения Габриэли мужем, – через двадцать четыре часа оно не было тайной ни для двора, ни для города, мнения снова разделились.

– Делакруа сделал хорошо! кричали одни.

– Делакруа сделал дурно! твердили другие.

– Я соглашу вас, сказал ле Нобль в одном из игорных домов, его обыкновенном местопребывании, где раздавались эти противоположные мнения, – Делакруа хорошо сделал для жены и дурно для себя. Дурно для него потому, что она будет в восхищении, обманув его снова. Этот муж слишком глуп, давая жене позволение иметь любовников и тотчас сажая ее в тюрьму, когда у нее оказалось только двое. Если бы я был на месте Габриэли Перро, у меня через год был бы целый полк.

– Отправься предложить ей, смеясь, возразил ле Ноблю один из его друзей. – А чтобы компания была блистательна, предложи себя в полковники.

– Э!.. Быть может это было бы не глупо. Что эта лавочница на самом деле красива?..

– Восхитительна!

– Ну, я подумаю о твоей идеи Гравела, – так звали достойного друга ле Нобля – и если приведу в исполнение, то быть может возьму тебя офицером.

После это разговора ле Нобль отправился в улицу Ломбардов.

Это было в летний вечер; лавка Делакруа была заперта, но над лавкой находилось открытое окно, в которое можно было видеть женщину, сидевшую и читавшую у стола.

Без сомнения это она! подумал ле Нобль. Но как решить стоит ли она того, чтобы заняться ею, и если стоит, как узнать захочет ли она, чтобы я занялся ею.

Рассуждая таким образом, не теряя из виду сидящей женщины, которая, повернувшись спиной к окну, продолжала читать, наш искатель приключений прислонившись к стене, на другой стороне улицы, рассматривал дом, в котором жил Делакруа, как будто надеясь, что этот осмотр доставит ему какое-нибудь средство достигнуть цели.