Читать интересную книгу Носорог для Папы Римского - Лоуренс Норфолк

— Ну а как ты, Руджеро?

Энцо, Бруно, Пьеро, Роберто, Лука и Артуро обернулись на Руджеро. Сами они все были из одного теста — низкорослые, плотные, с вьющимися черными волосами; все явились из деревень, разбросанных возле Фьюмичино и острова Изола-Сакра. Они могли бы быть кузенами и теперь неуверенно посматривали на Якопо из-под густых бровей, сразу же отводя глаза, стоило тому перехватить их взгляды. Робкие деревенские кузены смотрели в равной мере подозрительно и любопытствующе на более высокого, чем они, мастерового: тот взошел на борт, имея при себе перекинутую через плечо сумку с инструментами, и ничего не говорил, если к нему не обращались напрямую. Втиснувшись в узкий дверной проем, проделанный в переборке между рулевой рубкой и нижней палубой, и упершись ногами в противоположные дверные косяки, он вроде бы был занят тем, что выковыривал грязь у себя из-под ногтей.

— Мое имя — Руджеро Ди Пальма Кастильоне, — отозвался он, не поднимая головы. — Меня взяли плотником в дурацкое плавание к Гвинейскому побережью — от имени дурака по имени Антонио, которого ни разу не видел. Толковали о каком-то звере, о том, что потребуется клетка, а может, еще и лодка. Помню, мы обсуждали это с типом по имени Альфредо, капитаном этого корабля и, как оказалось, пьянчугой, — и с вами. — Он указал на Якопо. — Теперь — поправьте меня, если я ошибаюсь, — вы хотите, чтобы я перерезал горло какому-то типу, потом — его женщине, потом — двум его компаньонам. Правильно я понимаю?

— Я же не мог объявить о своей цели в присутствии капитана Альфредо, — начал Якопо.

— Что ж, тогда мы должны добавить его к списку, — насмешливо сказал Руджеро. — Сколько в нем теперь? Пятеро?

Последовала короткая пауза. Якопо уставился на Руджеро, а остальные обменивались между собой темными взглядами.

— Он расскажет, — сказал наконец Энцо. — Он им все расскажет. — Он вскинул глаза к потолку.

— Тогда шестеро, — незамедлительно отозвался Руджеро, — включая меня, если вы сможете решить, кто из вас, храбрецов, займется этим делом. — Он не сводил глаз с Якопо.

— Не думай, что я не займусь, — проворчал Энцо.

— Заткнитесь-ка оба, — вмешался тогда Якопо. — Просто Руджеро ничего не знал еще час тому назад. Так что он удивлен, вот и все. Все выйдет любо-дорого, если мы будем держаться вместе. Все, как я говорил; мы от них избавимся. Поведем «Лючию» к Тунису. Я знаю там кое-кого, кто хорошо нам за нее заплатит. Деньги разделим между собой…

Когда он дошел до этого, вмешались Энцо и Артуро — им хотелось знать, как именно он предлагает разделить деньги, сколько кому достанется и прочая, и прочая, и прочая, потому что, хотя они очень мало знали о плаваниях, а еще меньше — об убийствах, они разбирались в дележке, в долях, в практических трудностях, связанных с тем, кто что должен получить и почему. Они гнули спину в пойме Тибра с той поры, когда еще и не мечтали о Риме, и ожидали кончины своих папаш с поры еще более ранней.

— Нет, — объяснял Энцо Артуро после часового препирательства. — Ты получаешь двадцать семь долей. Ты же прекрасно знаешь, тебе достанется тот виноградник, что за участком старухи Изабеллы, как только умрет твой дядя, и не говори мне больше о своем кузене, что живет у Тольфы, он с тем же успехом мог бы жить и на Луне. Ты не женат, поэтому не получаешь девяти долей за жену, к тому же позади твоего участка есть стена, и поэтому ты теряешь еще три доли. С другой стороны, это правда, что твой брат умер и тебе приходится кормить его жену, но у нее нет детей, да и вряд ли появятся, если ты не будешь распускать руки. Да и участок брата теперь твой.

— Я одолжил Пьеро больше пятидесяти сольдо, — встрял Лука. — Как насчет этого?

— Насчет чего? — огрызнулся Энцо. — Ты и так уже получил тридцать девять долей, жадный ублюдок…

И так оно и продолжалось — шестеро матросов спорили между собой, ссылаясь на своих умерших и живых жен, на своих больных дядьев и голодных детей, на свои пустые колодцы и усохшие лозы, на свои поля, на которых не произрастало ничего, кроме камней. Якопо смотрел, слушал и ничего не говорил. Никто и ничто не прерывало их шестистороннего словопрения, кроме звука распахнувшейся наверху двери, когда кто-то вышел из каюты, а потом снова захлопнувшейся при его — или ее — возвращении. Оба раза они умолкали, поспешно поднимая глаза, но мгновением позже снова оказывались среди своих изгородей и канав, своих водных долей и прав на проезд, усердно разрубая на куски — уже сейчас — тот самый корабль, на котором плыли. Руджеро продолжал трудиться над своими ногтями и не участвовал в их обсуждениях, пока Лука не обратился к Энцо с вопросом:

— А как насчет этого?

Все еще раз обернулись на плотника.

— Так что, — сказал Энцо, — ты в деле или нет?

Руджеро проговорил своим ногтям:

— Высадите меня в Тунисе. Не надо мне ваших тридцати одной с половиной долей или чего там еще. Я пилю и сколачиваю дерево, вот и все.

Энцо кивнул.

— Тем лучше. Только не вставай у нас на пути, плотник. И не раскрывай слишком широко рот, если не хочешь проглотить какое-нибудь свое долото.

При этих словах Руджеро улыбнулся, затем, распрямившись, исчез за дверью.

— Надо бы его тоже убить, — сказал Лука. — Я ему не верю. Он все расскажет, точно расскажет…

— Заткнись-ка, ты, — сказал Якопо. Это были его первые слова, произнесенные после того, как остальные начали делить между собой корабль. — Не трогайте его, и он вас не тронет. Всех нас повесят, если поймают, его тоже, и он это понимает.

Упоминание о виселице заставило всех замолчать. В тесной деревянной коробке было жарко. Они опять помрачнели, встревожились и стали болезненно щуриться, глядя на желтый свет масляной лампы. Тупость, жадность и страх, подумал Якопо. Сыновья земли — и все в море.

— Между собой вы будете делить половину того, что мы выручим, — сказал он. — Другая половина достанется мне. — Он смотрел, как набухает их ярость, как расширяются у них глаза, как выступает на их лицах угрожающее выражение. — Если только никто из вас не хочет нанести первый удар… Кто-нибудь хочет быть первым? Лука? Пьеро?

Он по очереди заглянул в лицо каждому. Энцо опустил взгляд последним, но таки опустил.

— Нет желающих? Что ж, тогда, надо полагать, этим займусь я сам. — Говорил он легко, играючи. Им так хотелось оказаться на берегу, дожить до старости и раздобреть. — Я убью первого, поскольку ни у кого из вас не хватает духу. Потом мы разделаемся с остальными. Все мы, имейте в виду. И вместе.

Теперь они были напуганы и в то же время испытывали облегчение. Он завел их достаточно далеко.

— Который будет первым? — Этот вопрос задал Лука, губы у которого были нервно поджаты.

— Здоровяк. Бернардо. Без него управиться с остальными будет легче. — Прямые черные волосы обрамляли его лицо, словно шляпа без полей. Смотревшие на него люди испытывали тревогу и молчали. — Я сделаю это сегодня же ночью, — заявил он, — если только они когда-нибудь выберутся из этой чертовой каюты.

Все семеро пристально посмотрели на потолок.

— Чем это они там занимаются? — спросил Энцо, отрывая взгляд от досок у себя над головой и ни с того ни с сего устремляя его на Луку.

— Разговаривают? — с сомнением в голосе отозвался Лука. — О чем бы они могли разговаривать?

Якопо не ответил. Он думал о случайных замечаниях дона Антонио насчет «двух наших шутов» — эта фраза изменялась крайне редко. Однажды он окрестил их «нашими звероловами», причем даровал этот титул с весьма саркастической интонацией; однажды, тем же тоном, он назвал их «нашими узаконенными бандитами», и эта фраза озадачивала Якопо до тех пор, пока он не увидел, как они вдвоем спешат за «капитаном Диего» и девчонкой через причал к пирсу, никем не замеченные, поскольку все взгляды были прикованы к барке и ее облаченному в сутану пассажиру. Они шли в ногу, по сути, маршировали, а когда этот капитан приказал поместить девчонку в каюту, предварительно вытащив и бросив на палубу ее пьяного обитателя, а потом занять свое место на корме, чтобы снять шляпы перед его святейшеством, они повиновались без промедления или раздумий. Тогда выражение «узаконенные бандиты» стало означать для него только одно.

— По-моему, раньше они были солдатами и вместе воевали, — сказал наконец Якопо. — Когда-то.

Все как один нахмурились, и он тут же проклял свой длинный язык.

— Давным-давно, — добавил он поспешно.

Но они уже внутренне мотали головами, ускользая от него прочь, возвращаясь к своим тяжким трудам, к нудным земляным работам. «Солдаты» были темным пятном, появлявшимся на их горизонте, чудовищем с десятью тысячами молотящих конечностей, которое за ноги выволакивало их из домов, а потом их женщин и детей… Никто не предупреждал их, что эти люди будут солдатами. Якопо презрительно их оглядывал. Дон Антонио как-то забыл упомянуть о том, что один из «шутов» на две головы выше его самого, что к ним примкнет их бывший командир, если он и вправду им был, который, ко всему прочему, проведет на борт женщину. Дону Антонио придется ответить на несколько вопросов, если они когда-нибудь встретятся снова.