Читать интересную книгу Носорог для Папы Римского - Лоуренс Норфолк

— Да. Наш возлюбленный Папа. Гореть ему в аду…

— Я пойду наружу, — вмешался в разговор Бернардо.

Двое обернулись на него, и девушка тоже подняла голову, разбуженная незнакомым голосом. Два других говорили уже несколько часов.

— Меня тошнит, — добавил Бернардо, бросился к двери и захлопнул ее за собой.

Сальвестро и Диего тупо посмотрели друг на друга, словно не понимая, как оказались в деревянной клетушке, плывущей посреди моря, меж тем как мгновение назад стояли на твердой почве в маленьком городке на выходе из долины Муньоне, в сотнях миль к северу. До них чуть слышно донесся звук рвоты: бульканье на палубе, мягкий всплеск за бортом.

— Мы были в авангарде, когда поступил приказ наступать. Я нашел Альдо в его дворце, в той самой комнате, возле которой ждал, пока он разговаривал с Медичи. При нем была одна только старуха. Охраны не было, а будь там охрана, мы бы ее перебили. Никто его не защищал, ты же помнишь? — (Сальвестро кивнул.) — Он был почти уже мертв, разлагался изнутри, судя по запаху. Он сказал только: «Значит, то, что рассказывают об испанцах, правда», а потом попросил о встрече со своей семьей, но, как я думал, все они бежали. Он улыбнулся, когда я это сказал, и, по-моему, так было лучше. Он уже знал, что умрет жалкой смертью. Позже прибыл кардинал и попросил у меня разрешения произвести последний обряд «для его старинного друга». Я, естественно, согласился. Еще одна ошибка. Когда он ушел, Альдо переменился, едва ли не обезумел. Он снова спросил о своей семье, и я сказал, что они уже далеко, возможно даже во Флоренции. На этот раз он стал возражать, громогласно заявил, что они по-прежнему в городе, что я должен найти их и охранять, как для его блага, так и для моего собственного. Он был умным человеком. И уже понял, что происходило. Я не обратил на него внимания. Я ничего тогда не понимал.

— Но вы же выслали патрули, разве нет? — спросил Сальвестро.

— Слишком поздно, — сказал Диего и уставился на масляную лампу. Этот вопрос мог быть задан кем угодно.

Дверь снова открылась, и Бернардо осторожно переступил через порог. Она захлопнулась за ним, и этот звук заставил Диего вскинуть голову, словно бы пробудив ото сна.

— Меня вырвало, — сообщил Бернардо. Сальвестро бросил на него испепеляющий взгляд.

— Что? — запротестовал Бернардо. — Что с того?

— Остальное ты знаешь, — сказал Диего, — если то, что ты говоришь, правда. — Он глядел на Сальвестро. — «Последнего обряда» для Альдо не было. Медичи захватил его семью в качестве заложников, чтобы добиться от него молчания, а вас хотели выставить людьми Диего и тем самым возложить вину на Диего. Человеком Медичи был Руфо, но вы не спрашивали, как его зовут, так ведь?

Сальвестро не ответил, поэтому Бернардо кивнул головой. Ему было немного лучше, хотя лоб его по-прежнему усеивали бисеринки холодного пота. Луна была очень яркой. Его рвота напоминала замоченную в воде рубашку, и он, по-видимому, пропустил несколько важных эпизодов, пока выходил. Сальвестро растолкует их ему позже.

— Альдо умер на двадцать пятый день разграбления, — продолжал Диего, — хотя два дня об этом никому не было известно, даже Медичи ничего не знал. Еще один день, и я бы спас его семью. — Здесь он нахмурился. — Ему сообщили об этом сами жители Прато. Овцы, выкликающие волка.

— Колокола, — сказал Сальвестро, и теперь пришла очередь Диего кивнуть.

— На другой день уже начали перешептываться. От меня стали отворачиваться те, с кем я вместе сражался по всей Италии, вдоль и поперек. Я и нашел тела, но это ничего не доказывало. Позже состоялся трибунал, и ваш старый приятель Гроот исполнил все трюки, которым его обучили в подвалах под крепостью…

— Гроот! — вломился в разговор Бернардо. — Гроот жив?

— Жив, — подтвердил Диего. — Разве не это привело вас в Рим?

— Нет, это монахи, ну, на самом деле это мы их привели, — начат Бернардо и уже приготовился к долгому выстраиванию своих мыслей для рассказа о том, как это они оказались в Риме, но тут Сальвестро знаком велел ему сидеть тихо.

— Так или иначе, он жив, — продолжил Диего. — Причем живет на пенсион от Папы, я полагаю. — В его голосе звучало слабое насмешливое удивление. — Он признался в убийствах, совершенных по моим приказам. Этого было достаточно.

— Гроот никого не убивал! — опять вмешался Бернардо. — Он и я, мы там были одни, а потом появились другие солдаты…

— Это неважно, — нетерпеливо сказал Диего.

— Но он не…

— Я знаю! — Диего в первый раз повысил голос и тут же сморщился, словно тем самым выказал каким-то образом слабость. Он начал говорить спокойнее, рассказывая о последовавших унижениях, о том, как стали держаться от него в стороне равные ему по положению, как ворчали люди, которыми он командовал, наконец, об откомандировании в Рим, где ему пришлось ходить за послом, «как мастиф на привязи», по его выражению. — Суда никакого не было, — сказал он. — За этим проследили Медичи и Кардона. А что до Уха Фернандо, то это весьма уклончивый орган, он крайне разборчив в отношении губ, которым дозволено к нему приближаться, и слов, которые им разрешается произносить. Порой Ухо Фернандо даже становится совершенно глухим. Иногда приходится бить рядом с ним в барабан только для того, чтобы быть услышанным… — Он на мгновение остановился, поглощенный этой мыслью. — И я добьюсь, чтобы меня услышали. Это мое право. — Он поднял голову и улыбнулся, но не Сальвестро или Бернардо, а лежавшей на верхней койке девушке. — Это произойдет перед церковными чиновниками и прислужниками Папы, перед портингальцами, и арагонцами, и кастильцами, и, кто знает, может, даже перед французами? Двое головорезов будут моими свидетелями и адвокатами… Моим адвокатом будет чудовищное животное.

— Эзоду.

Бернардо взглянул вверх, напуганный этим голосом. Девушка неотрывно смотрела на Диего, подперев голову ладонью, без какого-либо выражения на черном лице. Они не сводили друг с друга глаз несколько долгих секунд.

— Эсс-оду-у, — старательно повторил он. — Так она называет Зверя.

— Думаю, — сказал Бернардо. — Думаю, что…

Опять эти черви, пока еще слабосильные, но крепчающие с каждой секундой. Они уже прошли через стадию яблока и приближались по размерам к небольшому кочану капусты, начинали елозить и размножаться и сформировали небольшой авангард, чтобы взобраться вверх по его пищеводу. Бернардо сглотнул, поднялся и снова поспешил к двери. Сальвестро заметил, что на лице у девушки появилась и исчезла слабая улыбка.

— Она знает этого Зверя, — сказал Диего. — Она его видела…

— Она? — Девушка села на койке.

Диего уставился на нее.

— Ее зовут Эусебия, — сказал он. — Или Уссе.

В ответ на это Эусебия-или-Уссе фыркнула, прочищая нос.

— Уссе, — сказала она. — Эусебия годится только для того, чтобы чесать кому-нибудь пятки.

— Уссе, — рассеянно повторил Сальвестро.

«Эусебия» и «Уссе». «Сальвестро» и «Никлот», который был так далеко, так давно, где-то брошенный и потерянный. Для чего годилось имя Сальвестро?

В каюте было тихо, и все движения «Лючии» сводились к убаюкивающему колыханию, содрогания замедлились настолько, что стали напоминать покачивание ведра с водой, осторожно поднимаемого из колодца. Сальвестро погрузился в смутные мысли о своем побеге из Прато, о маленькой девочке, скрывшейся в темноте. Об Узедоме, о том, как он извивался, когда его, свалив с ног, волочили к берегу. О Риме… Был еще какой-то мальчик, плывший в черной воде Ахтервассера, нырявший все глубже и глубже. Это он? Или он тот, кто убегал? Для этого имя Сальвестро годилось.

Взгляд Диего метнулся к двери.

— Это сколько же ему желудков требуется опорожнить?

Сальвестро помотал головой, прогоняя ненужные мысли, и поднялся на ноги.

Снаружи он увидел, как бушприт пересекает тонущий ковчег луны «Лючии», и с кормы ему показалось, что их судно увлекается вниз по длинному белому коридору отраженного света. Мачты были затенены, а все паруса убраны, кроме зарифованного фока, ставшего узкой полоской отсвечивающей парусины. На уступчатой палубе царила путаница острых углов и теней, и сначала Сальвестро подумал, что Бернардо нигде на ней нет. Потом на узком участке палубы между главным люком и полубаком, который находился прямо перед фок-мачтой, но был прикрыт корпусом насоса, он увидел сгорбленную тень, припавшую к полу, словно в попытке спрятаться. Он прищурился, но лунный свет, рассекаемый линями, бросал на скорчившееся тело решетку светотени, которая не давала толком всмотреться. Выглядело все так, будто один человек склонялся над другим, который пытался подняться. Он увидел руку, твердо прижимавшую… что-то. Он напряженно всмотрелся. Голову.

— Эй! — крикнул он, пробираясь вниз, на крышку люка.