— Ой, что вы, я ни за что не найду этого кладбища, оно новое, далеко, мы туда на машине ехали. Мать знает, а я нет!
Прекрасная, широкая улица, куда они вышли, называлась «Невский проспект». Очень знакомое Наде название, еще со школы. Помнилось, что-то связанное со знаменитыми людьми. «Кафе Норд», — прочитала она, когда Галя подвела ее к дому со ступеньками вниз. Народу было немного, помещение небольшое и скромное. «Много не истрачу», — решила про себя Надя, усаживаясь за столик у окна.
— Знаешь, я тебя почему-то другой представляла, — сказала Галя, быстро переходя на «ты».
— Какой же?
— Более красивой! Сашка уж так тебя расхваливал матери, просто распинался! — весело рассмеялась она. — Не то что красивее, а более стильной, модной! Сейчас короткие волосы в моде, такие гривы никто не носит!
Надя хотела ответить, что не любит стандартов, быть «как все». Она артистка! Но к их столику подошла с блокнотом в руках щегольская официантка в белоснежном переднике и такой же наколке на светлых кудряшках, и, Галя, как заправский завсегдатай, скомандовала:
— Сбитые сливки с меренгами, черный кофе, торт «Север»! — потом опять повернулась к Наде и стала бесцеремонно рассматривать ее.
— Ты здесь не была?
— Я вообще первый раз в Ленинграде.
— Специально к матери приехала?
— Деньги вернуть и узнать, где похоронили…
— Приезжай на будущий год. Памятник готов будет, все нормально. А сейчас там! — она сморщила короткий плоский носик и махнула рукой.
— Я хотела у вашей мамы фотографию Сашину попросить, она сказала, они все у вас, я уж и не стала…
— Были у меня, но все подружки растащили… Мать тебе про фотографии сказала, да? Они до сих пор думают, что я с Сашкой лямурничала! — хитро засмеялась она.
— Ошиблись? — пытливо насторожилась Надя, чувствуя, как важно было для нее то, что скажет сейчас Галя.
— Конечно! Дело прошлое, совсем не то!
Надя промолчала. Сказать ей было нечего, а спросить хотелось. Но Галю и расспрашивать не приходилось, она с удовольствием продолжала.
— У меня в то время «жгучий» роман был с одним морячком. Он в загранку ходил, всегда мне что-нибудь притаскивал, одних нейлонов по две дюжины! Красивый мужик! Одевался с иголочки, стиляга! На гитаре играл, пел обалденно!
— Ну и как?
— А так! Влипла я с ним, а когда узнала, он в рейсе был. Бегала по подругам, не знала, что делать, матери сказала, попросила ее, как человека, помочь мне, а она все отцу выложила. Нарочно, чтоб ему доказать, какая я плохая, а сыночек у нее хороший! Я это сразу усекла! Хорошо, что не сказала ей, с кем.
Официантка поставила заказ и попросила рассчитаться. Кафе закрывалось на обед. Надя с готовностью потянулась к сумке…
— Нет, не надо, я сама! — остановила ее Галя и взяла счет. «55 рублей! — Надя едва сдержалась, чтоб не вскрикнуть. — Подумать только! За что дерут такие деньги!» Но, когда Галя кинула на стол сто рублей и не взяла сдачу, Наде стало не по себе от такой расточительности. Теперь она была уверена: Галя, придя домой, скажет, что вернула ей деньги. Когда официантка отошла, Галя перегнулась через стол, понизила голос до шепота и продолжала:
— Отец тогда в ГеБе работал. Я думала, он меня убьет или с живой шкуру спустит: так орал! Все допытывался: кто? с кем я?
— А вы?
— Молчала, как мертвая! Я знала: скажу, значит, моего Ленечку с заграничных рейсов снимут и на Дальний Восток или в Главсевморпуть отправят. Я слегка только намекнула на Сашку. Он Сашку любил, в свое училище после армии устроил, я и подумала, ничего ему не будет, ничего не сделает.
Надя никогда не пила черного кофе. Густой, как деготь, напиток показался ей горьким и невкусным. В войну по карточкам на сахарные талоны давали «какавеллу». Но ее старались не брать. Еще был кофе «Желудевый», — «радость свиней», — называла его тетя Маня и такой же овсяный кофе «Здоровье». Но эти аристократические напитки простые люди старались избегать, заменяя хотя бы липовым чаем или из брусничных листьев на худой конец. Галя отстранила от себя пустую вазочку и принялась за торт.
— А папа сделал? — Надя впилась в нее глазами и затаила дыханье в ожидании ответа.
— Неужели не сделал? Сразу после училища на дальний Север через своих приятелей отправил…
— А Тамара Анатольевна знала?
— Конечно знала! Да что она? Пустое место! Отец ей сказал: «Пусть проветрится, остынет немного, горячий чрезмерно. На пользу ему пойдет».
— И даже после этого вы смолчали? — оторопевшим голосом спросила Надя. Так бесстыже говорить о себе, ей еще не приходилось слышать, если только от блатнячек!
— Ты нашего папочку не знаешь!
— Вашего не знаю, но подобных встречала много, — сумрачно сказала Надя, чувствуя на себе тяжесть беса. — Значит, вы предпочли, чтоб шкуру спустили с него!
— Мне тогда все равно было, я свою спасала…
— А Саша? Он знал?
— Нет! Откуда! Я с отца слово взяла, чтоб он не распространялся, а иначе я бы ему не сказала. Не убил бы он меня, побоялся! — весело закончила она, довольная собой.
— Здорово, лихо придумано! Ничего не скажешь!
Бледная от бессильного гнева Надя поднялась со стула, но вдруг выдержка изменила ей. — Будьте вы все прокляты! — с ненавистью прошептала она и быстро направилась к выходу.
«Скорее, скорее домой! Забыть! Вычеркнуть из памяти, как и не было! Постараться не думать о том, что пустая, глупая девчонка с лягушачьей мордой оболгала чистого, хорошего парня, папочка, обиженный за свое необузданное чадо, отправил пасынка «сторожевым псом», а мамочка, овца, не удосужилась выяснить истину, так боялась потерять своего солдафона».
В гневе Надя припустилась стремительным шагом, сама не зная куда. Нужно было срочно попасть на вокзал.
— Скажите, как мне попасть на вокзал? — остановила она пожилую, интеллигентного вида женщину, «Старожилка», — подумалось ей.
— Какого вокзала, душечка? — спросила женщина.
— Мне в Москву надо!
— «Московский»! Можно на троллейбусе одну остановку, а лучше пешочком, ножки молодые! — приветливо ответила она.
— Спасибо! — прошептала оттаявшая от такой неожиданной ласки Надя и пошла пешком. На этот раз она, постояв недолго в очереди, купила билет, и кассирша, вежливая, молодая женщина тоже с шестимесячной завивкой «Папуас», уважила ее просьбу и выдала билет на нижнее место. Большие башенные часы показывали четыре часа, когда, положив в сумку билет, она отправилась побродить по городу. До отхода поезда оставалась масса времени. Около столовой она остановилась, вспомнив, что сбитые сливки с меренгами и торт были вкусные, но почему-то голода не утолили и хорошо бы съесть что-либо более существенное. В Пассаже она купила себе и всей бригаде по паре чулок, капрон с черной пяткой. В Москве таких не достанешь, да и времени не будет. В парфюмерном отделе стояли малиновые коробочки с духами «Белая сирень», те самые, которые она нашла в день своих именин на колченогом столике. Удержаться не было сил, пришлось купить, несмотря на цену: сорок пять рублей. Аня советовала зайти в Эрмитаж и обязательно посмотреть крейсер «Аврору» на Неве. У Эрмитажа протянулась такая очередь, казалось, до самой ночи не попадешь, но проходили быстро, и уже через полчаса она стояла в зале, оторопевшая и ослепленная его роскошью и великолепием. Часа через полтора она вышла из Эрмитажа и сказала себе: «Спасибо тебе, Клондайк! Это ты, сделал мне такой царский подарок. Когда бы еще я могла увидеть все это богатство, если б не приехала к тебе, в твой любимый город».