— Вы что хотели? — спросила пожилая вежливая продавщица.
— Мне для пенья.
— Пожалуйста, вон к тому прилавку.
Долго, с наслаждением Надя рылась в нотах, перекладывая аккуратно стопочку. Потом купила сборник романсов Чайковского и Булахова. Зачем? — и сама не знала. Просто так, когда-нибудь понадобятся.
— Девушка с персидскими глазами, вы еще и поете? — услышала она над самым своим ухом приятный баритон. Она подняла голову — около прилавка, рядом с ней, стоял высокий, уже не первой молодости мужчина. Надя была в умиротворенном настроении и не захотела «послать» его, а сказала, чуть улыбнувшись:
— Да! — и направилась к выходу.
— Где можно вас послушать? — продолжал ей вслед «приятный баритон».
Она быстро вышла на улицу, баритон за ней.
— Нигде! Я готовлюсь в консерваторию, — и направилась мимо памятника Чайковскому к Манежной.
— В консерваторию? Ну да, конечно! Мне следовало догадаться, вы еще так молоды, — с восхищеньем произнес он. — А знаете, я могу вам составить протекцию.
Надя резко повернулась к нему: «Уже пора «посылать», — и холодно сказала:
— Если я не попаду в консерваторию за свой голос, тогда мне лучше работать на стройке!
Незнакомец весело и, казалось, от души рассмеялся.
— Ах, девушка, милые персидские глазки! Как мало вы знаете, что такое путь артиста!
— А вы знаете?
— Знаю, деточка! Потому что сам имею честь им быть!
Надя сбавила шаг и задиристый тон.
— Вы поете? — мигом насторожилась она.
— Нет, я артист драмы, и даже заслуженный. Моя фамилия Токарев. Валерий Токарев. Я артист Московской филармонии, — сказал он не без гордости, явно наслаждаясь Надиным замешательством. — Сейчас я готовлю новую программу, буду читать Гомера.
— Гомер? «Только Терсит, еще долго бранился, болтливый без меры!» — вспомнила Надя и весело засмеялась.
Баритон оживился: — О, это место потрясающее! Я сам, когда читаю, едва сдерживаюсь, чтоб не рассмеяться! Но вы, вы-то откуда знаете о Терсите? Вот что удивительно!
Они уже дошли до угла, где кончалась улица Герцена, и свернули на Моховую.
— Я очень тороплюсь, — сказала Надя, решив по-хорошему избавиться от своего спутника.
— Вы убегаете от меня, как быстроногая газель, и я не узнаю вашего имени, — кокетливо играя глазами, под которыми уже хорошо обозначились мешочки, проворковал «красивый баритон», — а я так мечтал послушать вас.
— До этого еще долго, мне нужен хороший преподаватель, — откровенно призналась Надя.
— Есть ручка, карандаш? — деловито спросил он.
— Ни того, ни другого, ничего!
— О Боже! Чем же вы записываете телефоны своих поклонников? — лукаво блеснув глазами, воскликнул он.
— Даже не стараюсь запомнить их имена! — в ответ ему так же улыбнулась она, опустив глаза «овечкой».
— Тогда придется мне, — он достал из кармана пиджака очень красивую ручку с золотым пером и таким же золотым колпачком,
— Говорите ваш телефон…
— Мне это неудобно.
— Грозный муж?
— Ах, если бы! А то злой отец! — с удовольствием соврала Надя.
— Ну что с вами делать? Хорошо! Записываю телефон преподавательницы, кстати, она живет здесь рядом. Мы только что прошли ее переулок. Брюсовский — напротив консерватории.
«Брюсовский, Брюсовский!» — напрягая память, старалась вспомнить она, когда и где слышала это название, но не вспомнила.
— Так как же вас зовут все же?
— Надежда Николаевна! Я…
— Какая прелесть! Надежда! Обожаю русские имена — Вера, Надежда, Любовь. Я сразу назначаю вам свиданье. Буду ждать вас у входа в консерваторию в шесть тридцать. Будьте точны, не опаздывайте! — совсем по-хозяйски, словно она уже дала свое согласие, распорядился заслуженный артист. — И помните: точность — вежливость королей. Так не забудьте, сегодня в половине седьмого.
— Обязательно! — и улыбнулась ему своей самой очаровательной улыбкой — «овечкой», чуть прикрыв глаза длиннющими ресницами, но, отойдя несколько шагов, сказала вслух, поморщив нос:
— В следующий раз!
Она спешила в Большой мосторг купить подарки. В последних числах сентября у бригады предполагался загул. У двух девушек Верочек, у одной Любы, у Нади-маленькой и у нее именины — 30-е сентября. Когда-то в этот день там, в Заполярье, уже вьюжила пурга и она, тогда еще зечка, обнаружила на одноногом столе подарок. Берегла, прятала и все равно забрали во время шмона, а ее отправили в карцер, но ненадолго. Работать было некому. Забастовала пекарня, Валя, и даже трусливая многострадальная Антонина Коза, сказалась больной. У вахты Клондайк напустил на себя строгий вид и, запрятав улыбку в глубину своих голубых глаз, назвал ее «ушкуйницей». — «Кто это «ушкуйница»? Хорошо это или плохо?
— «Ушкуйница»? — спросила Маевская. — Как бы тебе короче объяснить? — Но короче не получилось, и Надя с восторгом выслушала некую лекцию по истории об ушкуйницах. Оказалось, вроде речных пираток-женщин.
Решено было собраться вскладчину у одной из Верочек. Совсем недавно она вышла замуж за веселого, бесшабашного гуляку, электросварщика, с лукавыми, нерусскими глазами.
Степан Матвеевич добился им однокомнатной квартиры, чем привел всю бригаду в состояние крайнего возбуждения. Целую неделю девушки рвались на работе, перевыполняя норму чуть ли не в полтора раза.
Только шестеро из бригады жили в «собственных» квартирах. Остальные «остро нуждались». Остро нуждалась и Надя, и хоть работала не хуже других, а, пожалуй, и получше, но недавно, и рассчитывать на такое счастье ей не приходилось. На очереди первой была бригадир Аня. Где-то в Рязанской области, в поселке Шилово у нее осталась на материнских руках маленькая дочь. Аня была без ума от своей малышки, не могла говорить о ней без слез и львиную долю своей неплохой зарплаты отсылала домой, в Шилово.
Вечером в маленькой пустой квартире собрались отпраздновать именинниц, а заодно и новоселье.
— Мебель купим после, — деловито объясняла Вера всем своим гостям, — а то напьются, стулья переломают, как у… — и тут она пускалась рассказывать, что ее соседи по лестничной клетке так «гуляли», — хрустальные фужеры с балкона покидали, а новый дорогой сервиз почти весь переколотили и в мусоропровод сбросили. Народу набилось «до черта и больше», как сказала Аня. Было шумно и весело, и даже Надя, обычно молчаливая и серьезная, смеялась от души, чего не случалось с ней с давних пор. Пришел ненадолго Степан Матвеевич, поздравил именинниц и новоселов, потом отозвал к окошку Надю и спросил:
— Ну как?