морской берег, прелестные сады, всегда всевозможные развлечения, новые игры, танцы, со всех сторон звучит музыка, молодые люди и дамы поют любовные песни.… В некоторых местах перед глазами юношей представало чрезвычайно желанное зрелище: прекрасные женщины, в шелковых туниках, босые и с обнаженными руками, ходили по кромке воды, и наклоняясь собирая ракушки, открывали скрытые прелести своих спелых грудей[48].
Неаполитанская аристократия, особенно члены королевской семьи, такие как Екатерина Валуа и Агнесса Перигорская, хотя и вынуждены были принять соглашение с Венгрией, были явно им недовольны, и не только потому, что оно не позволяло одному из их сыновей жениться на Иоанне. Этнические предрассудки также обусловили их неприятие этого брака, ведь Андрей был всего лишь вторым сыном короля, а его мать была дочерью какого-то польского королька. Многие из сопровождающих будущего короля были коренными венграми, которые одевались иначе, вели себя иначе и даже пахли иначе. Их внешний вид и общая непривычность к местным обычаям и изысканным манерам хозяев ставили венгров в невыгодное положение в этом надменном обществе; за глаза Андрея и его свиту пренебрежительно называли варварами. То, что культурная и политическая элита Италии и Франции придерживалась подобного стереотипа для всей Восточной Европы, подчеркивает письмо Петрарки пражскому архиепископу, в котором итальянский поэт упоминает о своем визите к императорскому двору в Богемии. "Я вспоминаю, — пишет Петрарка, — как вежливо Вы [архиепископ] неоднократно говорили мне: Мне жаль вас, о друг мой, что вы оказались среди варваров"[49]. Вероятно, признавая эти глубокие культурные различия, Роберт попросил Шаробера оставить Андрея в Неаполе после подписания договора о помолвке, чтобы тот воспитывался вместе с Иоанной при королевском дворе. По всей видимости, это была попытка смягчить возникшую проблему, познакомив молодого принца с обычаями королевства.
Церемония бракосочетания, сопровождавшаяся возведением Андрея в герцога Калабрийского и князя Салерно (кем ранее был его отец), состоялась 27 сентября 1333 года. Масштабность интересов, поставленных на карту, отразилась в беспрецедентной пышности и великолепии, которыми это событие сопровождалось. Самой церемонии предшествовали дни захватывающих рыцарских поединков и роскошных пиров. Были приглашены послы со всей Италии; одна только Флоренция отправила 150 своих самых знатных граждан на это возвышенное мероприятие. В отличие от собрания 1330 года, на котором Иоанна была объявлена наследницей трона, Роберт Мудрый позаботился о том, чтобы на этот раз все члены королевской семьи, а также вся неаполитанская знать были в сборе, чтобы стать свидетелями брака его внучки с сыном короля Венгрии. Знатные гости прибыли на усыпанных драгоценностями лошадях, одетые в самые лучшие наряды, которые только могло позволить богатство королевства, и большой зал Кастель-Нуово наполнился буйством шелков, золота и драгоценных камней. Роберт и Санция явились в роскошных одеждах лазурного цвета, украшенных геральдическими лилиями. В этом нарочито продуманном зрелище был элемент устрашения. Если сомнения, амбиции и нелояльность можно было искоренить демонстрацией невероятных украшений, Роберт постарался это сделать.
В центре этого потрясающего зрелища стояли маленькие мальчик и девочка шести и семи лет соответственно. Возможно, Андрей имел некоторое представление о том, что такое посвящение в рыцари, и думал, что именно это и происходит, когда он преклонял колени перед этим странным человеком, королем Неаполя, и приносит оммаж за дарованные ему владения; но если это и так, то он явно перепутал церемонию, в которой участвовал. Точно так же и Иоанна, на голове которой в подражание старшим красовалась золотая диадема, ранее принадлежавшая ее неродной бабушке (на которую Санция получила от Роберта 450 унций золота), была еще слишком мала, чтобы полностью осознать роль, которую она играла, совершая поклоны перед этим августейшим собранием и слушая проповеди деда о святости брачного обряда. Они не могли знать, эта пара детей, что, когда во время церемонии они обменялись клятвами и целомудренным поцелуем, как им велели родственники, они посвятили себя друг другу на всю оставшуюся жизнь. Они не знали о причинах торжественного события, на которое их пригласили, не знали о надежде на будущее, которую они олицетворяли для Роберта и Шаробера, не знали о горечи и ревности, которые их союз вызывал в их семьях.
Однако доверие вряд ли было преобладающим чувством, посетившим зрителей, оценивавших эту сцену. Итальянский историк XVI века Анджело де Костанцо, один из самых ранних исследователей этих событий, сообщал, что императрица Константинопольская и ее сыновья, принцы Тарентский, а также Иоанн и Агнесса, герцог и герцогиня Дураццо, и их сыновья, в соответствии с пожеланиями своего государя, выглядели на помолвке особенно эффектно. Но их великолепие произвело эффект, противоположный тому, который задумывал Роберт. Это было воспринято как проявление скрытой агрессии, заявление о социальном превосходстве и демонстрация завуалированной власти, присущей их высокому положению. Они прекрасно понимали, что пройдет шесть лет, прежде чем этот брак будет заключен, и еще как минимум восемь, прежде чем Иоанна станет достаточно взрослой, чтобы править. Они могли позволить себе ждать.
Поэтому принц Тарентский и герцог Дураццо наблюдали за церемонией, которую им полагалось посетить, и участвовали в праздничном пире, последовавшем за формальностями. Присутствовали они и при прощании с королем Шаробером отправлявшимся домой. Кризис возникший в Польше в связи с наследованием трона требовал его немедленного внимания, поэтому король Венгрии отправился в путь вскоре после завершения обряда и подписания бумаг, оставив заботу о своем сыне, будущем короле-консорте, на неаполитанских родственников.
Глава IV.
Королевское воспитание
Скорый отъезд Шаробера в октябре 1333 года означал конец свадебных торжеств. Дома Таранто и Дураццо возобновили свои напряженные переговоры о владении Ахайей. Екатерина, похоже, умерила свое противодействие браку племянницы, чтобы снова сосредоточиться на приобретении восточной империи. Андрей, теперь герцог Калабрийский, и его внушительный придворный персонал, состоящий почти из шестидесяти человек, включая его кормилицу Изабеллу Венгерскую, поселились в Кастель-Нуово.
Воспитанию Иоанны не помешали ни ее замужество, ни новый титул (ранее принадлежавший ее матери) герцогини Калабрийской. Она продолжала жить в одних апартаментах со своей младшей сестрой Марией, как и до приезда Андрея. Санция упорно пыталась привить будущей королеве Неаполя свое религиозное мировоззрения. Иоанна вставала каждое утро, умывалась и вместе с Марией посещала мессу в часовне Кастель-Нуово. В определенное время юная герцогиня получала религиозные наставления в компании бабушки и своего духовника; предположительно, здесь же она обучилась грамоте, читая псалтырь, что в Средние века было обычным способом обучения детей. Бабушка привила ей глубокую религиозность, а также пожизненную склонность к благотворительности. Еще будучи маленькой девочкой, Иоанна была известна своей заботой о бедных: она щедро раздавала горсти монет, когда проезжала по городу, чтобы посетить могилы родителей в церкви Санта-Кьяра, и вместе с Санцией омывала ноги нищим в Великий четверг во время Страстной недели.
Но религиозное воспитание было лишь одной из сторон жизни Иоанны при дворе. Как и подобает принцессе, будущая королева Неаполя росла в роскошных обстановке королевского двора, в окружении придворных и слуг. Предполагалось, что