мне свободу. Тебе я тоже не присягала. И не собираюсь. Теперь я свободна, и вольна делать, что хочу.
— Но почему? — в досаде вскричала я, и вскочила, сложив руки на груди, гневно глядя на Марион. — Я дам вам золота, сколько хотите! Куплю лучшие доспехи и оружие! Лучших лошадей!
— Охотно объясню свой отказ. Ты слаба, Анитель. У тебя ничего нет кроме золота. Ни воинов, ни дружины, ни власти. Ты стала королевой Альвсгримма, о чём говорит твой перстень, но это государство слабое, да и находится далеко. За смертельно опасными землями, и зачарованными горами. Оттуда не придёт войско защищать тебя — лорды откажутся идти воевать на чужбину. Я не вижу, зачем тебе подчиняться. Клятва между твоим отцом, и моим родом перестала действовать. Я не дам своих воинов тебе на заклание. Но могу бросить клич по соседям. Если кто захочет идти с тобой добровольно, пусть идут. Я не стану мешать. Но скажу тебе сразу, Анитель... Таких неразумных найдётся немного...
— Тем не менее они найдутся, моя леди, — раздался зычный низкий голос. Из темноты в углу залы, куда не доставал свет факелов, вышел громадный, как скала, эльф, с бугрящимися мышцами на мощном татуированном голом торсе. Длинные белоснежные волосы схвачены двумя хвостами на макушке, торчащими вверх, глаза горят ярко-синим, на поясе короткий, но широкий Атеренейдис.
— Кто бы мог сомневаться, Теранион... — рассерженно молвила леди Марион. — Ты оставишь родной дом, и пойдёшь биться в чужих краях, не понятно за что? Откуда такая милость? Ты знаешь, кто будет у тебя в соперниках? Самые могучие и злобные витязи этого мира. Назад ты можешь и не вернуться.
— Ты пугаешь меня, благородная? — весело и непринуждённо рассмеялся воин, показав великолепные зубы, и ещё ярче сверкнув глазами. — Я знаю куда пойду и зачем. Но спасибо за твою заботу.
Он низко поклонился мне и своей госпоже, и пошёл прочь из залы, легко ступая большими белыми стопами по мягким коврам. Марион презрительно фыркнула, и села на своё место, охватив голову руками. По всему видать, что была она порядком недовольна, но сразу же постаралась скрыть это, махнув рукой, и отвлекая от тяжких мыслей и себя и присутствующих.
— Я не права во всём, прошу прощения. Негоже такие серьёзные разговоры вести с усталыми гостями. Это можно отложить до завтра, а сейчас давайте есть, пить и веселиться — по счастью, зло пока ещё не проникло в нашу светлую обитель.
Стихшая было флейта заиграла опять, а юная полуобнажённая певица запела прерванную песню о потерянном навеки крае, и о том, что вернуть былое не суждено, а если суждено, то только с большими потерями. Я слушала песню, ковыряла серебряной вилкой изысканные яства, принесённые слугами, и думала, что хозяева наверное специально для меня решили спеть это. Неужели Марион настолько коварна и зла? Что лично я ей сделала?
Эльфы утолили первый голод, выпили вина, и стали в медленном танце кружиться под печальную мелодию флейты. Я вышла на балкон подышать свежим воздухом, и ёжась от промозглого горного ветра, сыпящего снегом, стала смотреть вниз и вдаль. А там не было ничего. За замком на многие лиги простиралась лишь тьма, в которой кроме редких деревьев, скал и снега не было ничего. Почувствовав, что босые подошвы замерзают на холодных камнях, я приготовилась войти внутрь замка, за плотную портьеру, развеваемую сквозняком, и только развернулась, как уткнулась лицом в твёрдую мужскую грудь в обрамлении чёрного плаща. Подняв глаза, увидела Ирендейла, с усмешкой уставившегося сверху вниз. Синие глаза сверкнули, когда жрец тихонько рассмеялся.
— Прошу прощения, высокородная. Хотел составить компанию.
— Я уже ухожу. Холодно.
— И то правда.
Когда я уже почти зашла обратно в залу, он опять окликнул меня.
— Ты знаешь, что значит Теранион?
— Нет, — я с интересом задержалась, уже почти откинув портьеру. — Этот язык мне незнаком.
— На языке древней Нитахии это значит "Алчность".
— К чему ты мне это говоришь? — недовольно спросила я. — Принуждения нет идти за мной. У меня уже есть войско. Я королева Альвсгримма. Есть и ещё кое-кто, присягнувший на верность.
— Я тоже присягну тебе, если... — Ирендейл подошёл и взял меня за лицо обоими руками. — Если ты захочешь.
Чувствуя, что всё больше очаровываюсь его магией, я вырвалась от сильных рук, и пошла в залу, напоследок оглянувшись.
— Посмотрим. Ирендейл в моих сумрачных краях значит "Смерть". Не пожалей потом, воин.
Я медленно зашла в залу, и стала кружиться в медленном танце, выкинув заботы прочь. Потом ко мне присоединилась Тэрил, а чуть позже Марион, и ещё одна красивая благородная эльфийка. Ночь после пиршества прошла замечательно.
Неделю мы гостили у леди Марион, и с каждым разом я всё больше узнавала её. Больше благородная эльфийка не казалась мне властной и надменной. Рано осиротев, она заботилась о своём роде как могла. Обладая высокой магией, чутьём и женской хитростью, смогла сохранить и приумножить достояние предков, завладеть соседними землями, и отстроить заброшенные замки мелких лордов, где поселила своих вассалов. Род Квертис разрастался и процветал, понемногу превращаясь в королевство, объединяя другие роды северян. Племя Элириос начало признавать верховную власть леди Марион. И тут пришла я с требованиям отдать на войну лучших витязей. На далёкую войну, которая леди Марион совсем не нужна. Я понимала её.
Немного нашлось охотников разделить мою судьбу, даже на предложенный мешок золота. Северянам были чужды треволнения большого мира. Они предоставили этот мир жить без них. Но всё же десять воинов нашлось, чтобы ехать со мной, и всё это были могучие как скалы витязи, каждый из которых мог сокрушить тролля или демона. Таких воинов ещё не видели южные земли. Решил ехать на сечу и Ирендейл Диранион Секвертис, жрец Дорниора Силандона.
Прощальный ужин не чувствовался печальным. Он был обычным. Для этих суровых магов и воителей не существовало серости и грусти в жизни. Каждый день они проживали как новую жизнь. И каждый новый день встречали с оттенком удивления на лице. Весь мир для них был как открытая книга.
Так же как и в первый день, тихо играла печальная флейта, протяжно пела полуобнажённая прекрасная певица, и в полутьме главной залы танцевали несколько эльфов. Томящиеся от бренности мира души чувствовались в них. А так же величие и печаль.
Поздним вечером, когда уже почти все разошлись по