меня от этих тягостных поручений… быть может, отчасти вследствие моей репутации «слишком независимого ума», преследовавшей меня всю жизнь.
Что же касается того, что я читал о Панаме в течение пяти лет в газетах, то признаюсь, я не понял ни одного слова, — впрочем, по всей вероятности, как и большинство публики.
Я могу только рассказать, при каких обстоятельствах мне случилось познакомиться с господином Шарлем Лессепсом и его коллегами господами Котю и Фонтан.
Эти господа получили разрешение завтракать в сыскном отделении под надзором в те дни, когда агенты должны были ездить на допросы к судебному следователю господину Франкевилю.
Я поручил это наблюдение господину Домергу, нашему помощнику столоначальника, очень любезному, ловкому и благовоспитанному молодому человеку, и он как нельзя лучше справлялся с этой задачей.
Каждое утро узникам присылали из дому судки с кушаньем, и все трое собирались в одной из комнат недалеко от моей канцелярии. Мне случилось один раз пройти через эту комнату, и я никогда не забуду впечатления, которое произвели на меня эти три обвиняемых, беседовавшие так весело и с таким невозмутимым душевным спокойствием, что просто не верилось, чтобы узники могли чувствовать себя так превосходно.
«Гм, — подумал я, — если это виновные, то очень тверды!» Мне никогда не приходилось видеть, чтобы люди умели так хорошо владеть собой.
Впрочем, они производили такое же впечатление на агентов, которым было поручено их стеречь. Меня поражала одна особенность, которую мне постоянно приходилось наблюдать, а именно: полицейские, на которых был возложен надзор за «панамистами», с поразительной быстротой становились их наиболее горячими защитниками.
Должно быть, эти подкупатели обладали каким-то особенным талисманом пленять людей, потому что я достоверно знаю, что ни один из моих агентов не получил ни малейшего чека от панамской компании.
Позднее, когда правительство разрешило господину Шарлю Лессепсу ехать в Шенэ, чтобы повидаться с отцом, мне было поручено сообщить ему об этом разрешении, а также позаботиться о безопасности путешествия.
Я застал Шарля Лессепса в кабинете моего друга господина Фадра, директора тюрьмы Консьержери, этого милейшего и добрейшего человека, который был поистине добрым гением несчастливых заключенных.
Господин Лессепс был очень обрадован принесенной мной новостью, но лицо его вдруг омрачилось, когда я добавил, что его будут сопровождать неотлучно два агента.
— О, неужели меня считают способным нарушить слово? — с горечью воскликнул он.
Тогда я постарался пояснить ему мотивы этого распоряжения: во-первых, ответственность, которую принимает на себя полиция в путешествиях такого рода, во-вторых, эти предосторожности не относятся только лично к нему, и пр. и пр.
— Всем известны мои религиозные чувства, — сказал он, — и никто не захочет оскорбить меня подозрением, что я способен на самоубийство. Что же касается бегства, — добавил он тоном глубочайшего презрения, — то если бы мне предлагали миллион, я все-таки предпочел бы остаться в тюрьме!
Я успокоил Лессепса, обещая приставить к нему агента, который знает не только его, но и его отца.
После описанной сцены я встретился с Лессепсом накануне его выхода из тюрьмы. Он удостоил меня своим посещением, чтобы лично поблагодарить за любезность, с которой я неизменно к нему относился.
Разумеется, я пожелал ему, чтобы будущий год был для него счастливее, чем кончавшийся.
— О, господин Горон, — воскликнул Лессепс, — каковы бы ни были мои страдания, но окончившийся год был самым счастливым в моей жизни!
Достоверно известно, что Шарль Лессепс считал себя жертвой, почти мучеником.
Потомство, рассматривая события прошлого, определит ответственность каждого из участников в деле Панамы, и не мне, отвечающему лишь за достоверность фактов моей полицейской летописи, судить о таких вещах.
Но я не могу не сопоставить это скандальное дело с другим, в котором помимо воли был замешан, — я говорю о деле Вильсона и о продаже орденов, — и там, и здесь было много раскопано грязи, а в чью пользу? Едва ли в пользу Франции!
Часть вторая
Глава 1
День начальника сыскной полиции
— Сударь! Сударь! Вставайте. Вас спрашивают, сударь…
Я спал крепким сном. Еще бы! Заснул только в два часа ночи, возвратясь совершенно разбитый от усталости после обыска в Левалуа… С каким удовольствием я отправил бы ко всем чертям эту неумолимую служанку!
Однако протираю глаза и машинально смотрю на часы: пять утра.
— Что случилось? Кто меня спрашивает?
— Бригадир Жироде. Впрочем, он здесь за дверью и сам объяснит вам, сударь, в чем дело.
И я слышу из-за двери гармонический голос Жироде:
— Это по поводу трупа, поднятого на улице Рике; три раны, нанесенные в живот ножом, и никаких документов в кармане! Судебные власти уже уведомлены. Торопитесь, патрон!
И вот я начинаю одеваться при свете лампы, так как утренняя заря только чуть-чуть занимается.
Отправляюсь с Бербеном и Жироде на место преступления.
Там я нахожу прокурора республики и судебного следователя.
Это банальное преступление… Просто драма, окончившаяся убийством.
В 7 часов труп отправлен в морг, в 7½ приходит жена убитого и опознает труп мужа. Он отправился накануне вечером с товарищами… Их имена известны… За остальное берется Жироде.
Я возвращаюсь в свою канцелярию, когда на башенных часах Дворца правосудия бьет восемь. В кабинете на письменном столе меня уже ожидает целая пирамида писем. Эту почту я ежедневно должен вскрывать сам, потому что нередко среди писем оказываются очень важные признания и указания.
Но какую массу пустого и глупого вздора приходится перечитать, чтобы открыть интересное и важное известие.
Главным образом изобилуют анонимные письма. По большей части это низкая клевета выгнанных со службы агентов, которые не церемонятся выдумывать всякие гадости на бывших товарищей, а в особенности на бывших начальников.
В других анонимных письмах мне грозят смертью.
«Мы скоро расправимся с тобой, грязный шпион…»
Я не читаю дальше и бросаю послание в корзину…
А вот письмо одного сумасшедшего, я узнаю его почерк. Он присылает мне новые куплеты по поводу последнего преступления, виновники которого еще не открыты.
«Господин начальник сыскной полиции, я нашел вернейшее средство поймать преступников. Переоденьте ваших агентов уличными певцами и музыкантами, пусть они распевают на улицах мои куплеты. Их, наверное, окружит толпа, преступники также не замедлял выглянуть из окна и непременно побледнеют, услышав мою песню, в которой подробно рассказано их злодеяние. Преступники сами себя выдадут своим смущением, и останется только их задержать».
Само собой разумеется, что совет наивного безумца отправляется в корзину.
Далее следуют анонимные доносы, к которым, однако, нужно относиться очень осторожно.
«Господин начальник сыскной полиции,