Многим руководителям учреждений и предприятий свойственно смешивать власть и ум. Некоторые из них глубочайше убеждены, что они — самые умные в коллективе, с которым работают: потому-то и доверили им руководство, — другие, вроде Рубцевича, идут еще дальше — умными считают только себя.
У Степана Прокофьевича на этот счет был другой, скромный взгляд: «Не один я умный». И как только Застреха покинул конный завод, Лутонин вызвал своих ближайших сотрудников.
— Туча промчалась, — он махнул рукой на окно, которое глядело в сторону города. — Совсем или вернется — не знаю. Будем ожидать худшего: вернется, нам дана только передышка. Потолкуем, как использовать ее. Что у нас первоочередное, неотложное?
Такие собеседования — без повестки, председателя, протокола и порой без принятия каких-либо решений, единственно ради обмена мыслями — Степан Прокофьевич устраивал часто. Кроме того, делал специальные выезды в степную глубинку, чтобы «поднабраться ума» — как говорил он — и от тех, кто редко бывал в Главном стане.
— Ну, выкладывайте, чем богаты! — попросил Степан Прокофьевич собравшихся.
Иртэн советовала выделить бригаду поливальщиков и отправить ее на Опытную станцию учиться поливному делу. Она подала Степану Прокофьевичу список охотников в эту бригаду. Он просмотрел его и передал Софье Александровне:
— В приказ.
Потом девушка опять заговорила о посадке лесов. Уходит драгоценное время. Через две-три недели будет поздно. Тохпан добавил, что молодежь берется посадить уже пятьдесят тысяч корней без отрыва от основной работы. Надо только выделить одну машину для перевозки саженцев и подготовить гектаров шесть пашни.
— Тогда всей душой приветствую каждое дерево, — сказал Степан Прокофьевич.
Домна Борисовна беспокоилась о строительстве на Камышовке. Скот уже поедал сенокосы, а взамен на Камышовке еще ни разу не копнули лопатой, не было и строительного материала.
Выслушав всех, Степан Прокофьевич подытожил:
— Я поеду добывать лес и цемент для Камышовки. Тохпан отвезет на Опытную поливальщиков, оттуда привезет саженцы. Хрунов подготовит пашню. Вам, Павел Мироныч, придется покомандовать тут за меня.
— День-два проживем и так, — пробурчал Орешков, не умевший и не любивший распоряжаться.
— У меня другое правило, армейское: не оставлять людей без командира. Прошу! — Степан Прокофьевич встал, подхватил Орешкова под руку и церемонно подвел к директорскому креслу.
Тот, усевшись, сделал глубокомысленное, недоступное лицо, только в глазах остался озорной прищур. Кругом поднялся веселый шум.
— Вот это директор. Владыка. Монумент!
— Значит, гожусь? — прошепелявил Орешков, изображая руками, будто оглаживает пышную раздвоенную думскую бороду. — Прощайтесь, Степан Прокофьевич, с креслицем!
В тот же день могучий гусеничный трактор с пятикорпусным плугом начал пахоту под лесные полосы.
«Газик», увезший в город Застреху, еще не вернулся. Степан Прокофьевич решил не дожидаться его, а перехватить на дороге, и выехал с Тохпаном. Он сел в кузов с поливальщиками. Там легче дышалось, было дальше видно, и путь на людях казался короче. Кроме поливальщиков, ехали Иртэн, Аннычах, Олько Чудогашев, Сурмес, Смеляков и еще несколько человек, свободных на тот день. При машине для ускорения перевозок были два прицепа: саженцы — груз легкий.
Едва взобравшись на машину, девушки начали пробовать свои голоса и выехали с песнями. Сначала пели хоровые — русские, хакасские, украинские. Живя рядом, учась в одной школе, работая в общих бригадах, молодежь быстро перенимала друг у друга песни, пляски, игры.
Потом, когда все хоровое, что знали, перепели, Аннычах встала перед Олько, подбоченилась и, посверкивая насмешливо глазами, запела:
Если бы глаза мои не красные были,На царской дочке женился бы я.У-у-у-у-у…
Олько:
На черной горе лисицуЧерная моя лошадь догонит — убью.
Аннычах:
Если бы ноги не в шерсти были,На красивой девушке женился бы я.У-у-у-у-у…
Олько:
Девушку от Белого озера,Если силы хватит, замуж возьму.
Аннычах:
На болоте растущий дикий лук,Хотя и не будешь есть, — сорви;На любимую свою девушку,Хотя и не женишься на ней, — взгляни!
Олько:
В зеленой степи траву почему не косить?На красивую девушку почему не глядеть?
Слушатели хлопали в ладоши, смеялись, подзадоривали певцов. Долго тянулось состязание. Наконец Аннычах сдалась. Победитель закончил:
Золотистая, хорошая девушка,Ходи, оглядываясь на меня, девушка!Ты, как цветок, девушка,Ходи, покачиваясь, девушка!
Начались поля Опытной станции. На одном из участков шла какая-то непонятная работа. Лутонин заинтересовался ею и попросил Тохпана остановиться. По вспаханному и заборонованному полю пара лошадей возила снаряд, похожий на деревянную борону без зубьев; он оставлял за собой гладкую, как ток, полосу. Вслед за этим снарядом другая пара лошадей возила деревянный треугольник наподобие снегоочистителя, который делал невысокие земляные валики, отделяющие одну заглаженную полосу от другой. Среди работающих, наставляя их в чем-то, похаживал Иван Титыч.
— Привет! — крикнул ему Степан Прокофьевич.
— О-о! — радостно отозвался Титыч и подошел к машине. — Куда везете такой девишник?
— К вам, обучаться поливному делу.
— Так-так. Первый урок могут дать хоть сейчас. — Иван Титыч сложил ладони трубкой и зычно крикнул вдаль: — Бороздодел, сюда!
Все из машины попрыгали наземь и пошли за Титычем.
— Зачем эта чересполосица? — спросил Степан Прокофьевич про обрабатываемый участок, который все больше принимал древний, доколхозный вид.
Иван Титыч объяснил, что таким образом поле обрабатывается для полива по полосам. Выравнивающий снаряд — малá, делающий валики — риджер.
Окрай поля тянулся канал, полный воды. Начиная от него, поперек обработанного участка прошелся большой плуг с отвалами на обе стороны, как у пропашника — бороздодел, запряженный тройкой лошадей. Он сделал глубокую борозду. Против нее поливальщик раскопал борт канала, и вода пошла в борозду. Когда она поднялась до нужного уровня, поливальщик пропустил ее на одну из полос.
Поливальщик шел, пятясь впереди воды, лицом к ней. Полагалось всю полосу залить одинаковым слоем. Но даже после обработки малόй на полосе были понижения и повышения, менялся и общий уклон. Если дать воде волю, она не в меру зальет понижения и обойдет повышения. И вот, когда вода слишком устремлялась в одно место, а другие оставляла с посушками, поливальщик то насыпал валики — перемычки, то прокапывал канавки, направляя ее, куда надо. Он был опытный, заранее угадывал, как пойдет вода, и заранее же готовил нужные препятствия и ходы. Полив получался без единого огреха.
— Можно попробовать? — загорелся новым делом Степан Прокофьевич.
— Отчего же, — согласился Титыч.
Полив, нехитрый на взгляд, на деле оказался трудным, суматошным. Не успеешь соорудить валик, уже надо рыть канаву, занялся канавой, а вода тем временем размыла валик и хлынула дальше, по одной стороне полосы замелькали посушки, на другой образовался глубокий ходкий поток. Степан Прокофьевич кинулся останавливать его и очутился кругом в воде. Размокшая, топкая земля быстро засосала его по колено.
— Ну как, сыты? — весело крикнул Титыч. — Бросайте, пока не начерпали в сапоги.
— Уже полны, — Степан Прокофьевич выбрался на сухое и передал лопату поливальщику. — Много я напортил?
— Ерунду. Исправим.
Поливальщик обогнал водный поток по соседней сухой полосе и впереди его насыпал валики, нарыл канавки. Он делал их как будто в беспорядке, но поток сразу утихомирился, начал разливаться во всю ширину полосы.
— Вот и управились, — с гордостью крикнул поливальщик. Он все время шел посуху, не давая воде ни обогнать себя, ни окружить.
— Видите, дело-то хитрое, таланта требует, — поучал Иван Титыч Степана Прокофьевича и привезенных им людей. — Самое первое правило: быть всегда впереди воды. Плохой поливальщик бегает за водой, а хороший ведет ее за собой. Он простоит целый день на поливе и вернется сухонек, а который вымокнет, значит, второй, третий сорт. Так и знайте! Хороший поливальщик должен без воды видеть, как пойдет она.
И на второй полосе Иван Титыч показал, уже сам, этот высший класс поливного дела. Сначала он прошелся посуху, в одних местах подкопнул, в других подсыпал, затем пустил воду и, пятясь шага на три впереди ее, приговаривал: