Читать интересную книгу Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира - Анри де Кок

Король старался смеяться, он называл клеветницей и злым языком ту, которая передавала ему это; но удар был нанесен; король сделался беспокоен. Он непременно хотел узнать точно ли одному ему маркиза Помпадур дарила поцелуи.

С этой целью, однажды утром, его величество приказал де Бриджу сопровождать его в прогулке по аллеям Версаля.

Но пусть говорит здесь, Тушар Лафосс.

– Знаете ли, милый граф, вдруг сказал Людовик XV, останавливаясь посредине аллеи, – знаете ли, что вы прекраснейший мужчина при моем дворе?

– Ваше величество слишком добры!.. отвечал де Бридж, удивленной этим итальянским вступлением.

–И я вовсе не удивляюсь, продолжал король, – что вы имели столько успехов.

– Но, государь, не столько, чтобы можно было раскричаться.

–Черт возьми!  ваше волокитство обжорливо… А президентша П., что вы на это скажете?

– О, государь! это была нечаянность.

– Я от души смеялся!..

–Это была победа вашего величества, она отдалась не мне а вам.

– Вы отдаете мне красавицу с моей победой, тогда как вам она заплатила военные издержки.

– Ваше величество видите, что я делаю ей честь.

– О! но в подобных делах почетная сторона ничего не значит, все заключается в действительных почестях. Но не в том дело. Я жду доказательства вашей искренности, де Бридж, и требую его, как доказательства вашей привязанности ко мне.

– В этом случае, государь, вы не можете сомневаться, что я буду искренен.

– Я рассчитываю на ваше слово. Знали вы маркизу Помпадур до того, как она явилась при дворе!

– Да. государь.

– Знали ли вы ее так, как говорится – знал?

– Я не знаю какой смысл ваше величество придаете этим словам, но я всегда имел к ней величайшее уважение.

– Ах, ради Бога, граф! Не станем, входить в пространные объяснения. Я так презираю слово уважение, что всегда расположен принимать его в противоположном смысле, я имею желание, сказать вам относительно г-жи д’Этиоль: «Сколько раз уважали вы ее?

– Боже мой! насколько подозрения вашего величества далеки от истины. Я рисовал с нею.

– Да, вы рисовали с натуры, а натура так сообщительна.

– Шутки вашего величества бесконечно милостивы, но слово дворянина —

– Остановитесь, м. г.! Клятва в подобном разговоре была бы слишком серьезна! Я слышу во дворце angelus, прибавил король и начал читать вслух.

–Amen, ответил конюший!

– Согласитесь со мной, начал Людовик XV, как будто ничего не было. – Согласитесь, что вы были любовником маркизы?

– Невозможно, государь! Я не могу согласиться с тем, что не существовало.

– Полноте, вы изменяете своему обещанию. Подумайте, что г-жа Помпадур сама мне все открыла.

– Маркиза может сказать все, что ей угодно, без сомнения для того чтобы позабавиться; но я не могу лгать. Она любила искусства; мы занимались ими вместе; это ей нравилось, но кроме дружбы между нами ничего не было.

– Вот мы вернулись к эластическим словам; сказано, что я ничего не узнаю.

– Государь, совершенно справедливо, что я ничего не имею вам открыть.

– Хорошо! я перестаю настаивать; может быть есть деликатность в этом умолчании. Но я и сам не знаю, к чему спрашиваю подтверждения факта, в котором я уверен.

– Я не знаю, что и сказать вашему величеству.

– Поговорим о будущем.

– Как! ваше величество, подумали?..

– Кто знает! Вдруг в маркизе проявится опять наклонность к живописи.

– Зная ваши идеи, государь, я воздержусь от сопровождения маркизы Помпадур.

– А если она вас попросит? Французский дворянин не Иосиф.

– Без сомнения нет; но можно сделаться им, чтобы понравиться вашему величеству.

– Я не так требователен… если приключение было…

– Никогда!

– Но предположив случайность, вы меня уведомите?

– Прежде?

– Нет, только после. Вы видите, я доброй государь.

* * *

В одном из изысканных будуаров Эрмитажа, маркиза Помпадур ожидала графа де Бриджа. Она была одета для этого свидания в неглиже своего изобретения, которому мода дала название по ее фамилии, Она была восхитительно хороша в этом костюме; таково, по крайней мере, было убеждение посетителя, убеждение, которое было высказано им глазами.

– Граф, сказала она ему, указывая на стул рядом с ней, – я должна благодарить вас.

– Благодарить меня, маркиза? По какому поводу?

– Не прикрывайтесь таинственностью; вы понимаете, о чем я хочу говорить. При дворе все знают, но мне все равно, – я, больше чем кто-нибудь должна знать; и потому, что я узнала, что вы вели себя на мой взгляд, как истинный дворянин, в трудном обстоятельстве, я хотела высказать вам мою искреннюю благодарность.

Граф поклонился,

– Эта похвала, выходящая из ваших уст, ответил он, – слишком драгоценна, чтобы я не считал ее за счастье; но по истине я должен сознаться, что почти сожалею что недостоин ее.

– Как, вы сожалеете?

– Без сомнения. Не имея что сказать, какую я сделал заслугу, не сказав ничего? Ах, если бы, как предполагал его величество, я имел бы что-нибудь скрыть!..

– А! а! Вы предпочли бы солгать его величеству! Но вы не подумали, граф что ваше сожаление – дурно.

– Очень дурно, как служителя короля, но как человека… Согласитесь маркиза, что вы имели бы обо мне плохое мнете, если бы я не сказал вам, что я в отчаянии, что клевета, переданная его величеству, не есть простое злословие?

Маркиза улыбнулась.

– А кто докажет, сказала она, – что в подобном случае вы имели бы мужество не отвечать на некоторые вопросы?..

– О, маркиза!

– Боже мой! говорят, что когда кто-нибудь несколько возвышается, приятно вредить ему.

– Приятно глупцам и злым, а я, прошу вас верить, не принадлежу ни к тем ни к другим.

– Я вам верю.

– Ваше возвышение, столь справедливое, наполнило меня радостью, и если вы позволите повторить, единственная печаль, которую ощутил я, заключалось в том, что я видел вас такой могущественной в настоящем и в будущем…

– Это значит?..

– Что не пользуясь достаточной благосклонностью в прошлом, я не мог себя успокоить воспоминанием о потере надежды.

Маркиза Помпадур продолжала улыбаться, слушая графа.

– Наконец, сказала она, – вы мой друг.

– На жизнь и на смерть. Испытайте меня.

– Испытать? В чем мне вас испытывать?..

– Очень просто. Между нами существовала только тень тайны, согласитесь чтобы была полная, и вы увидите сумею ли я сохранить ее.

– Существовала только тень тайны?

– Конечно! Я вас спрашиваю, что как не тень те поцелуи в роде вот этого, который я осмеливаюсь у вас похитить?..

С целью освежить память маркизы, де-Бридж поцеловав ее руку, вслед затем поцеловал локоть, потом плечо, потом щеку, потом…

– Довольно, граф! шептала маркиза. – Довольно! Вы никогда так не целовали меня!..

– Извините, маркиза, два раза: раз на берегу Сены, другой – в лесу.

– Граф, я рассержусь!..

– Но ведь я ваш друг! Я принадлежу вам и душой и телом!..

– Граф, это дурачество!..

– Милая Антуанетта! Но ведь я хочу доказать вам, что способен сохранить настоящую тайну…

* * *

И вот каким образом излишняя благодарность принудила маркизу Помпадур сделать из клеветы истину.

То была скоропреходящая связь. Интерес обоих страдал бы иначе. Забавно, но опасно играть огнем. Притом со стороны Помпадур то был простой каприз один из тех капризов влюбленных, к которым она была способна, так как природа отказала ей в пылкости чувств, составляющей четыре пятых любви. Один только человек, был любим маркизой, не исключая Людовика XV, Ришелье и принца Субиза, которые долгое время разделяли вместе с королем ее благосклонность и были скорее друзьями, чем любовниками и больше орудиями, чем друзьями.

Прежде всего эта женщина была честолюбива, а честолюбие и любовь редко идут вместе: первое убивает все.

Ее кредит явно увеличивался, такой кредит о котором и не мечтала ее мать, умершая вскоре после возвышения Жанны. Добрый дяденька Бине тоже умер. Остались только брат да отец. Из первого сделали маркиза де-Мариньи из второго ничего нельзя было сделать, потому что, вообразите, он не боялся являться в Версаль, – этот Пуассон I и при встрече с королем называл его зятюшкой, хлопая короля по брюху.

– Это нестерпимо! сказал однажды Людовик XV, покрасневший от; гнева. И свекра отправили в провинцию, где он умер между бочек.

Сам Ле Норман д’Этиоль, успокоенный несколькими месяцами пребывания в Авиньоне, сказал самому себе, что он был очень глуп, – так как король взял у него жену, не взяв ничего с короля. Он просил и получил позволение возвратиться в Париж, где ему были даны самые высокие должности в финансовом мире, с условием, что он будет избегать всех мест, где мог бы встретиться со своею женою.

За это платил ему не король, – платила Франция.

* * *

Принятая вначале более чем холодно при дворе, Помпадур не замедлила получить там господство, увеличивавшееся с каждым днем, над толпою вельмож и знатных дам, который позволили себе дойти до такого стыда, что признали своей государыней дочь мясника Пуассона. Каждый искал теперь чести быть приглашенным на праздники, которые она давала в Эрмитаже, Трианоне, в Шуази, Кампиэне, Бельвю и Париже, в своем отеле д’Эвре, купленным ею за безделку в восемьсот тысяч франков,