вперёд, и сбитые с толку лошади шарахаютея от меня к барьеру.
– Она – бестолочь, – устало, в отчаянии сетует отец, сдавая меня маме. Мама ласково прижимает меня к себе.
– Юра! Ты не прав. Ты хочешь, чтобы она взяла аккорд. Верный, нужный тебе. Но как она сможет его одолеть, не зная нотной грамоты?
– Ах, не в этом дело. Я не могу уследить за ней. Сбивает лошадей, суёт им в зубы пальцы. Ты понимаешь меня, мама, она мала.
– Папочка, я хочу работать! – упавшим голосом твержу я.
– Будешь ещё работать! Рвение какое! А! Что мне делать?
– Обедать, – подсказывает мама.
Мама с нами, мы забываем обиды, распри, бодро шествуем по улице в гостиницу. Останавливаемся у края тротуара переждать движение машин. Мама, лукаво улыбнувшись, обнимает нас.
– Ну, посмотрите-ка! Кто это, Наташа? Ответь.
– Милиционер, мамочка! – радостно кричу я.
– Регулировщик! – поправляет папа и, перехватив мамин взгляд, продолжает: – Наталья, гляди на его палочку. Какая она?
– Каку Кио. Волшебная.
– Эх, дочка! Палка простая. Руки умелые, – грустно заканчивает отец.
– Опять за своё. Подожди. Нечего горевать. Покажи нам обеим правила движения лошадок. Мы позанимаемся, и Наташа станет регулировщиком на манеже. Да?
– Да! – киваю я.
– Теперь скорей, скорей домой обедать! – подгоняет нас мама.
«Домой». Странно, но слово «дом» в моём понятии было равнозначно с мамой. Не было у нас обжитых стен, привычного дома. Была сплошная цирковая карусель. Бежали дома) гостиничные стены, вагонные койки, бежали пути. Однако если рядом была мама и мы обедали, пусть даже постилая устаревшую афишу, как скатерть, – это значит было дома. Может, поэтому многие в цирке мою маму тоже называли «мама». Она умела быть для них родной, надёжной, как дом, в котором живут, вырастая, люди.
Как мне стало просто, легко утром запомнить правила движения для лошадок. Нонна, Чижик, Слава и мама играли со мной. Они были лошадками, а я – дрессировщик.
У меня в руках был ивовый прутик, вместо шамбарьера. Им я ловко управляла, чувствуя себя регулировщиком. Мама хлопает в ладоши, и игра-репетиция кончается.
– Кто-то не любит пить рыбий жир? – хитро смотрит мама на нас.
– Мама Зина, я люблю! – тянется к маме Ноннин Славик.
– Молодец! А вот посмотрите, как его пьют морские львы. Хотите? – спрашивает мама.
Мы бежим вслед за ней к бассейну. Три морских льва, три чёрных носа торчат в решётке. Утром морские львы не похожи на блестящие калоши. Они ещё только проснулись. Совсем сухие. Все разного цвета. Пашка – самый большой, тёмно-коричневый с серыми подпалинами на гибкой шее. Лотос – поменьше, серовато-бежевый, а Ласточка – нежная, маленькая львица – сизая, в бурых пятнышках высохшей топорщащейся шерсти. Все трое бегут пить рыбий жир. Мама льёт его прямо в рыбу, будто заливает салат постным маслом. Три чёрных носа опускаются и поднимаются, следя за мамиными руками.
– Наташа, что теперь мне нужно сделать, чтобы накормить морских львов? – спрашивает у меня мама.
– Намочить их, – веско отвечаю я.
– Купаться скорей, – зовёт мама морских львов. Она отодвигает решётку, отгораживающую зверей от бассейна.
Чижик, Нонна и Слава с любопытством наблюдают купание. Вот первой подошла к мостику, что ведёт в воду, Ласточка. Легко, быстро окунулась и поплыла. За ней – бултых, поднял фонтан брызг Лотос. А Пашка терпеливо жмётся у решетки, ожидая кусочек рыбы, которым мама отвлекает его внимание. Я знаю, зачем это. Пашка очень сильный. Он хозяин в клетке, а если уж первый сойдёт на воду, то чувствует себя там главным, и попадает бедному Лотосу ни за что ни про что: то укусит его Пашка, то прогонит в клетку. Папа решил:
– Чтобы Пашку приструнить, надо выпускать сначала меньших да слабых. Они займут бассейн, и Пашке придётся чувствовать там себя гостем. У животных тоже есть свои законы поведения.
Так оно и вышло. Гость Пашка вежливый, но слишком громоздкий – весь бассейн занимает. Плывёт и кричит, не то «ах», не то «гав» — но всё басом.
Завтрак подан. У каждого своё ведерко. Только Ласточка ест из миски. Морские львы не жуют – проглатывают рыбку сразу. Нет у них зубов, чтобы прожевывать, – одни клыки для добычи. Схватил рыбу и подбросил вверх. Ловит – проглатывает. Это они не балуются, не играют, а всерьёз. Ведь если в море морской лев будет заглатывать рыбку с хвоста, острый плавник может поцарапать ему горло. Вот поэтому и подбрасывают они рыбку…
– Наталья-ассистент, на репетицию, – зовёт меня папа. Я гордо прохожу мимо Чижика и несусь в манеж.
– Я не узнаю тебя сегодня. Молодец, доченька! – хвалит меня отец. – Ну-ка, поставь свою конюшню на оф.
Четвёрка лошадей взмывает вверх.
– Отпусти на поклон! Умница.
– Папочка, гляди, Звёздочка не хочет вставать! – Я близко подхожу к Звёздочке – самой маленькой пони. Она стоит на коленях. Глаза грустные и сегодня – диковатые. Чёрная чёлка взмокла от испарины.
– Звёздочка! – протягиваю ей кусочек сахару.
– Подожди, Наташа! – останавливает меня папа. Он внимательно глядит на Звёздочку. – Звёздочка нездорова! – Папа помогает ей подняться. Звёздочку уводят с манежа.
– Наташа, теперь мы будем с тобой репетировать по-другому. Пока ненадолго. А через месяц – опять с лошадками.
Моя радость тут же проходит. Папе выводят в манеж слонов, и я в одиночестве сижу в первом ряду. Лилин глаз изредка косит в мою сторону. Мне хочется отдать ей сахар, что не съела Звёздочка, но я не имею права: сейчас слониха занята. В манеже репетирует папа.
… «Репетиции по-другому» – это уметь видеть, чувствовать, знать свою работу. Так сказал папа. Я прохожу первое. Учусь видеть. Я вижу цирк. Зимой он каменный, тёплый, похож на терем-теремок. Приоткрой дверь, впусти холод – и в каждом уголке будет подниматься пар – там кто-то дышит. Зимой цирк – уютная норка для всех. А летом конюшня в нём похожа на вокзал, где ждут пересадку, даже слонам хочется прогуляться по двору. А в Смоленске они принимали ванну в настоящей реке.
– Юрий Владимирович, смотрите, чтоб Днепр из берегов не вышел. Ведь это тяжёлые корабли – два слона, четыре тонны, – шутили водники.
А Лили, не смущаясь, входила в воду вместе с осликом Пиколлё, за ними уверенно шла вторая слониха Мирза. И два хобота превращались в фонтаны.
Здесь же рядом располагались артисты. Кто купался, кто полоскал в прозрачной воде белье. Лили – добрая, спокойная слониха, а Мирза – озорница. Однажды она подошла к тазу с бельём и… бельё только видели! Розовые трико Мирза закусила двумя наволочками да бодро пошла купаться. Лили ей во