Читать интересную книгу "Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира - Анри де Кок"

– Со своим… Ах, вот как! И что стало с ребёнком?

– Он уже не дышал, когда князь выбрался на берег с Марьей, державшей дитя на руках.

– Всё понятно. Повторение трагедии в Вексне.

– Марья была беременна, когда я посетил Павлово. Я предупредил её, что если узнаю о смерти ребёнка, то больше не стану жалеть её.

– И на этот раз, господин полковник, вы были просто обязаны проявить безжалостность. Но почему вы тогда, узнав о смерти не только князя Ивана, но и ребёнка Марьи, в очередной раз промолчали?

– Потому что у меня не было доказательств, и в ответ на моё обвинение Марья могла сама обвинить меня в клевете. Но, если бы у меня появилась уверенность, что совершилось второе преступление, я сделал бы всё возможное, чтобы преступница не избежала наказания.

Я поклялся ей в этом всеми святыми… И такую же клятву дал самому себе… Я решил, что сам Господь сделал меня орудием мести, а поэтому стал неотрывно следить за ней, следить днём и ночью…

– И что вам удалось узнать?

Побледневший полковник замолчал.

– Послушайте, полковник, вы ведь только что сказали, что больше нет любовника, помнящего о своей любви и поэтому закрывающего глаза на преступление; есть только божественное орудие, предназначенное для того, чтобы страшные преступления не остались безнаказанными!

Мне кажется, что Марья Даниловна в третий раз преступила все законы, божественные и человеческие. Если это так, то когда это случилось? И каким образом? Говорите!

– В прошлый четверг, то есть пять дней назад, – промолвил Луи Экхофф, – Марья Даниловна приняла какое-то зелье и у неё после этого наступили преждевременные роды. Родилась мёртвая девочка.

– Это искусственный выкидыш! Ну, ну! Похоже, наш демон поменял тактику! Она уже не ждёт, чтобы её дитя увидела дневной свет, она до этого отправляет ребёнка к душам других детей, не получивших крещения!

Кто сообщил вам об этом?

– Женщина, вот уже пять лет работающая у Марьи Даниловны служанкой; я поручил ей следить за графиней.

– Отлично! Как зовут эту женщину?

– Маша.

– И ещё… Куда делось тело ребёнка?

– Его можно найти в саду возле замка, в заброшенном колодце.

– Кто бросил туда ребёнка?

– Сама Марья Даниловна в ночь после родов.

– В ту же ночь… И у неё хватило сил, чтобы добраться до колодца – по-моему, он находится на порядочном расстоянии от замка…

Хорошо, полковник, этого достаточно. Через десять минут царь узнает всё, что вы рассказали, и правосудие совершится немедленно. Прощайте. Да, ещё. Если вам понадобится моя тройка, чтобы вернуться в Петербург, она в вашем распоряжении. Я сегодня проведу весь день в Петергофе.

Меншиков встал. Но Луи Экхофф продолжал сидеть.

– В чём дело? – Меншиков остановился и посмотрел на полковника. – У вас есть что-то ещё?

– Нет, – пробормотал Экхофф. – Нет, князь, мне больше нечего добавить…Только…

Он с несчастным видом смахнул выступившие на лбу капельки пота.

– Только я … Я хотел спросить у вас… Скажите мне откровенно… Окажись вы на моём месте, вы действовали бы так же, как я?

Меншиков протянул руку шведу.

– Вот мой ответ, – произнёс он суровым тоном. – Думаю, вы поняли. Разве подают руку человеку, которого презирают? Ваше поведение было безупречным, полковник. Вы помогли избавить императрицу от врага, а мир – от мерзкого создания! Вы можете продолжать ходить с высоко поднятой головой.

Луи Экхофф распрощался с Меншиковым. Несмотря на сказанное князем, он всё же удалился, понурив голову.

Провожавший его взглядом Меншиков пожал плечами.

– Вот чудак, – пробормотал он. – Похоже, что он уже пожалел о том, что был таким откровенным со мной!

И он был прав. Луи Экхофф не переставал жалеть о содеянном и так и не смог простить себе свой донос. Через полгода, находясь в Дании, он покончил с собой.

* * *

После беседы с полковником Меншиков сразу же отправился во дворец, где попросил сообщить царю, что должен срочно увидеть его. Царь тут же принял его.

Пётр выслушал своего бывшего премьер-министра молча, без единого жеста. Если бы не нервные подёргивания мышц его лица, то можно было бы подумать, что его мало интересует рассказ Меншикова, как если бы тот говорил о женщине, к которой царь был совершенно безразличен.

Когда Меншиков закончил, он спросил:

– Знает ли императрица эту историю?

– Нет, ваше величество, клянусь честью!

Пётр встал.

– Хорошо, – бросил он. – Поскольку вы вели себя весьма сдержанно, что заслуживает похвалы, поскольку такое поведение для вас довольно необычно… Князь, я прощаю вас за то, что вы вынуждаете меня отдать в руки палача женщину, которую вы ненавидите, но которую я люблю.

– О, ваше величество, вы можете быть уверены, что…

– Хватит! Надеюсь, что до моего приказания вы будете хранить полное молчание об этой истории.

– Разумеется , ваше величество, я никому не скажу ни единого слова.

– А теперь идите и сообщите Зотову моё повеление: сегодня вечером состоится Конклав.

– Конклав?

– Да. Вы ещё не поняли? Ничего, поймёте вечером. Исполняйте моё повеление.

– Слушаюсь и подчиняюсь, ваше величество.

* * *

Я должен дать некоторые пояснения об этом Конклаве, так неожиданно созванном царём, когда ему стало известно о преступлении его любовницы, за которое она заслуживала смертную казнь.

Эту необычную историю, касающуюся поведения Петра I в щекотливой ситуации, поведал нам историк по имени Виллебуа.

У Петра была привычка держать при дворе для развлечения нескольких сумасшедших и шутов. К их числу относился один старик, граф Зотов[35], главной заслугой которого было умение поглощать спиртное в таких количествах, словно он был бездонной бочкой. Кроме того, в своё время он учил Петра читать, когда тот был ребёнком. Полагая, что бывший ученик должен испытывать признательность к своему состарившемуся педагогу, он постоянно надоедал царю просьбами назначить его на какую-нибудь хорошо оплачиваемую должность.

Однажды, когда он в сотый раз обращался к царю с подобной просьбой, тот не выдержал:

– Ладно, будь по-твоему! Твои заслуги действительно следует вознаградить. Назначаю тебя «князь-папой».

Зотов вытаращил глаза.

– Князь-папой! – повторил он. – Ты издеваешься надо мной! Такая должность может быть только у церковного человека!

– Не беспокойся! Будешь князь-папой, раз уж я тебя назначил! А вдобавок получишь дворец и золото!

Выполняя обещание, царь этим же днём объявил, что отныне Зотов назначается князь-папой. На следующее утро Зотов обосновался вместе со свитой придворных в дворце на берегу Невы, в Татарском квартале.

После приличествующей событию попойки, состоялось назначение кардиналов князь-папы, выбранных из числа самого разного петербургского люда, включая некоторых подозрительных личностей.

Тут же было послано за избранными кардиналами. По мере их доставки во дворец, они попадали в руки шутов, которые наряжали их в просторное одеяние из красной шерстяной ткани, а на голову водружали красный колпак. Затем их проводили в зал, называвшийся залом заседаний, где вместо кресел вдоль стен были расставлены бочонки.

Сам князь-папа восседал на троне из нескольких винных бочек. Он торжественно приветствовал каждого появившегося в зале кардинала, который отбивал ему земные поклоны. Затем он протягивал вошедшему большой кубок с водкой, сопровождая подношение словами:

– Открой рот, благочестивейший, и выпей этот напиток, который одарит тебя блаженством!

Когда собрались все кардиналы, они отправились в зал собраний, где обсуждались самые разные вопросы, заданные им князь-папой. Когда они пришили к единому мнению, князь-папа закрыл собрание. В этом зале стояли лавки, разделённые бочками, заполненными разными яствами, и столы, уставленные бутылками

И не было таких непристойностей и мерзостей, которые не совершались бы на пьяной ассамблее, продолжавшейся три дня и три ночи, и вряд ли кто-нибудь решился рассказать о всем этом.

Однако, в числе невероятных глупостей, совершавшихся на Конклаве кое-кто иногда рассказывал истории, внешне казавшиеся бессмысленными, но воспринимавшиеся царем вполне серьёзно. Именно на это он и рассчитывал. С помощью вина и водки у пьющих развязывались языки, и они выбалтывали секреты, которые ни за что не выдали бы, будучи трезвыми.

Этот праздник, если подобную оргию можно назвать праздником, уже трижды состоялся в Петербурге. На этот раз, по распоряжению царя, торжественное собрание намечалось провести в Петергофе.

Вызванный к царю Зотов получил из его рук перечень имён приглашённых на всешутейший собор.

– Смотри-ка! – удивлённо воскликнул Зотов. – На этот раз в списке приглашённых на ассамблею есть женские имена!

– Да, с женщинами нам будет веселее, – ответил Пётр.

– Но вот эта дама… Графиня Гамильтон… Она ведь болеет и не сможет присутствовать.