думаю, что это только глупость одна, – сказала Женщина, и по ее голосу можно было подумать, что она совсем не сердится на отца Фалафеля.
– Глупость, конечно, – согласился он и подошел поближе. – А вы?.. К нам проездом или, может, подольше останетесь?
– Ухожу я от вас, Кораблев, – сказала Женщина и вздохнула. Потом она достала платок, отвернулась и вытерла глаза.
– Как это – ухожу? – спросил отец Фалафель, не понимая.
– А вот так, – ответила Женщина. – Ножками.
– А как же мы? – спросил Фалафель и от растерянности даже засмеялся.
– А зачем я вам, если вы меня даже не слушаете? – сказала Женщина, поправляя платок. – К братскому часу не ходите, пьянствуете, ничего не делаете, едва молитесь, службу, и ту знаете плохо, нищим – и тем не подаете, ну, куда это годится?
Она сердито тряхнула головой, ее волосы разлетелись и на мгновение замерли, словно тусклый золотой нимб.
И, кажется, именно в это время отец Фалафель заметил, как по земле, под ногами, поползли прозрачные и холодные языки огня. От неожиданности он крикнул и отдернул ногу, и то же сделал Гришка Всеблаженный, вскрикнув и подскочив.
– Пожар, матушка, – сказал он, сделав несколько шагов в сторону выхода. – Прикажите людей поднимать!
– Что ты, дурачок, – сказала Женщина, улыбаясь. – Каких там еще людей?
– Так пожар ведь, – продолжал Гришка. – Сгорим все за милую душу, только угольки одни-то и останутся.
– Будем надеяться, что не сгорим, – сказала Женщина и повернулась к отцу Фалафелю. – А ты что думаешь, малахольный?
– Я думаю? – переспросил отец Фалафель. – Я думаю, что это адский огонь, вот что это такое.
– Гляди-ка, в самую точку, – сказала Женщина, протягивая руку в самый центр бушующего пламени, которое, пылая, уже подбиралось к иконостасу.
Это был и в самом деле адский огонь, который всегда приходит туда, где следует ждать страданий, отчаянья, крови и насилия и куда беда приходит раньше, чем она постучится в твою дверь.
Потом она снова протянула Гришке Всеблаженному книгу и сказала:
– Читай, читай, Гриша. Читай… Потом другим расскажешь, чтобы знали…
И Гриша, уткнувшись в Книгу, прочел:
– И вот посылаю я на землю огонь, который не жжет и не согревает… И нельзя будет потушить его… И будет гореть он, пока светит солнце… А кому суждено спастись – тот будет знать об этом… А кто не знает – тот не спасется.
– Потому что так определил Господь, – сказала поспешно Женщина, словно боялась, что присутствующие немедленно начнут задавать ей нелепые вопросы.
А между тем пламя разгоралось.
Пылали иконы, пылал иконостас, пылал антиминс.
Огонь, который не греет, не светит, не радует.
– Но как же так? – спросил отец Фалафель, чувствуя в носу легкое щекотание, что было верным признаком близких слез. – Как же мы без вас?.. Разве это правильно?
– Ах, Кораблев, Кораблев! – сказала Женщина, качая головой. – Вот когда ты станешь обращаться за советами не к голове, а к сердцу, вот тогда я, возможно, и вернусь… А сейчас проводи-ка меня вместе с Гришей. Я ведь не шутки сюда шутить приехала.
И, сказав это, Женщина пошла к выходу.
Выйдя же вслед за ней из храма, отец Фалафель поднял голову и посмотрел вокруг. И сразу же на мгновение закрыл глаза.
Стоящие возле храма деревья – пылали.
Пылали кусты черемухи и орешника.
Пылал храм, пылали его каменные лестницы, пылал братский корпус.
Пылало небо, прозрачное и пустое, – так, словно оно готовилось упасть, наконец, на землю, чтобы навсегда завершить ее постыдную, кровавую и бессердечную историю.
– Словно перед войной, – сказал Гришка, глядя в тревожное, красно-багровое небо.
– И как же мы теперь? – спросил отец Фалафель, но ему никто не ответил. Женщина исчезла, оставив после себя чудесный легкий запах, который кружил голову и от которого хотелось смеяться.
Несколько минут пламя еще бушевало, доставая до купола, но скоро оно потускнело и спустя несколько минут потухло.
Потом отец Фалафель сказал:
– Мне кажется, нам всем надо немного отдохнуть.
– И очень просто, – сказал Гришка Всеблаженный, который, несмотря на всю свою всеблаженность, всегда был готов к хорошему отдыху. – Есть предложения?
– А то, – сказал отец Фалафель, показывая куда-то в сторону Братского корпуса. – Берег специально для такого случая.
– А он возьми да и наступи, – подытожил Гришка Всеблаженный.
И это, конечно, отвечало действительному положению вещей.
120. Как мужики ходили за истиной к отцу Нектарию
Давно уже хотели некоторые пушкиногорские мужики подойти к игумену и спросить его что-то важное, что-то насущное, – то, без чего жизнь была пресна и нелепа, – да только все не было у них на это времени, да и робели они, не умея разобраться между собой, что им, собственно говоря, надо от отца Нектария – человека приятной комплекции и практической сметки, в чем были согласны даже его редкие недоброжелатели.
– Если уж такой человек не сможет ничего путного сказать, то дело плохо, – сказал как-то один из мужиков и добавил:
– Вы уж постарайтесь, мужики, вызнайте у него всю подноготную.
– И вызнаем, – подхватил другой. – Вот только подходящий случай был бы. А то ведь он вечно в трудах праведных, и захочешь найти, а не найдешь. Да ведь и совесть не позволяет занятого человека от дела отрывать.
Наконец, долго откладываемая встреча состоялась, и при этом совершенно случайно, а именно тогда, когда после службы отец игумен выходил из храма в сопровождении монахов и прихожан.
– Нам бы кое-что узнать, батюшка, – сказал один из мужиков, загораживая отцу игумену дорогу. – Позвольте спросить кое-что, потому что кто же, кроме вас, нам ответит?
– Спрашивать ты, конечно, спрашивай, а на дороге не стой, – сказал отец Нектарий, пытаясь обогнуть невесть откуда взявшегося мужика.
– Нам бы спросить только, – продолжал тот, не давая отцу игумену пройти. – И чтобы, вон, понятно было, а не так, как этот наш диакон, от которого, говорят, мухи дохнут.
– Ты еще поговори у меня, – сказал стоящий рядом благочинный. – Ишь, мухи ему не нравятся, оглоеду.
– Погоди, Павлуша, – сказал отец наместник, всегда любивший быть в центре внимания и часто прилагающий к этому даже некоторые усилия. – Человек, может, хочет узнать чего-то, а ты его сразу оглоедом нарек… Ну, спрашивайте, спрашивайте, мужички… Только чтоб не все сразу.
Народ между тем приумолк.
– Вот, допустим, Христос, – откашлявшись и выходя вперед, сказал рыжий мужичонка в засаленном пиджачке и со стальными коронками. – Я про Христа, значит, хотел.
– Что, Христос… Христос, Он за нас жизнь положил, – перебил его Нектарий, которому быстро становилось скучно от непонятливости мужиков. – Это понимать надо, а не так, чтобы какую-то там ерунду нести.
– Оно то-то, конечно, – согласился мужик. – Но только мы хотели про другое спросить.
– Про другое? – подозрительно спросил наместник, пожимая плечами. – Зачем вам про другое, когда я вам говорю про то все, что надо?
– Так ведь разные мнения бывают, – сказал мужичонка и от смущения засмеялся. – Одни говорят одно, а другие – другое. Мы вот что хотели спросить-то…
– Говорить надо, как в Евангелии написано, – снова перебил его