по морде огреть.
– Неужели можешь?
– Не из пужливых.
– Ну извини. Но ведь сказал-то правду?
– Тебя моя правда не касается.
Мордюков, осматривая Оксану, встал на ноги.
– А ты ничего из себя.
– Какая есть. Люди при встрече со мной в сторону не шарахаются.
– Только жаль, что в пару себе выбрала больно неказистого ухажера.
Следователь довольно засмеялся и вышел на террасу. Оксана, подойдя к Рязанову, погладила его по голове.
– Вот ведь какой человек. Живет, видать, без единого доброго слова. Ты, Степанушка, сердце не волнуй. Пусть брякает. Мы-то ведь от этого не разлюбим друг друга.
Со второго этажа по лестнице буквально скатилась Ульяна. Не увидев в конторе следователя, встревоженно спросила:
– Был тут пузатый чиновник?
– Обязательно был, – ответила Оксана. – Только сейчас на волю вышел.
Ульяна вышла на террасу, разглядев на ней следователя, заговорила шепотом:
– Старая барыня просила прибыть вас в гостиную.
– Скажи, что приду.
Ульяна, пробежав по конторе, пересчитала ступени на второй этаж.
Следователь, улыбаясь, смотрел на молодой месяц, низко висевший на горизонте. Услышал шаги. На террасу вошел доктор Пургин.
– И вам, доктор, не спится?
– Как видите.
– Мальчонку навещали? Будет жить?
– Надеюсь.
Пургин вошел в контору.
Ульяна, передав следователю приказание старой барыни, вернувшись из конторы, недолго побыла в своей комнатушке, решая, как ей быть. Наказ старухи следователю ее перепугал. Не могла понять, зачем позвала его в гостиную в ночную пору. Не найдя ответа на свои волнения, решила сказать о желании старухи молодой хозяйке.
Войдя в спальню Софьи, Ульяна плотно прикрыла за собой дверь. Софья сидела перед трюмо и расчесывала волосы.
– Барышня!
Увидев взволнованную девушку, Софья спросила:
– Что случилось?
– Сказать хочу.
– Слушаю.
– Дельное мне надобно сказать.
– Говори.
Перестав расчесывать волосы, Софья, держа гребень в руке, смотрела на девушку.
– Со старой барыней будто не ладно.
– Заболела?
– Здорова, но только не в себе.
– Уля, успокойся и говори толком.
– Скажу! Ну, значит, в девятом часу уложила барыню на покой. Она, лежа, часто крестилась. Видать помыслы ее пужали. Завсегда крестится, ежели помыслы пужают. Долго лежала в раздумии. Мне уходить не велела, пока не заснет. Я, конечно, возле нее на стуле сидела. Лежала, лежала и прикрыла глаза. В столовой часы десятый час отбили. А старая барыня разом села на кровати и уставилась на меня, но будто вовсе меня не видит. Я, знамо дело, обмерла, а барыня велит одеть ее. Одела ее в то же платье, в коем днем ходила, а она и говорит: «Найди пузатого чиновника, да скажи, чтобы шел в гостиную на беседу со мной».
– Где бабушка сейчас?
– В гостиной. Сама ее туда сопроводила и свечи в свешнике зажгла.
– Спасибо, Уля, ступай спать…
После ухода девушки Софья, задумавшись, заплела в косу расчесанные волосы, встав, надела бархатный халат, вышла в коридор, дошла по нему до двери в гостиную. Дверь приоткрыта. Софья осторожно приоткрыла ее створу шире. Увидела сидящую в кресле бабушку, а напротив нее на диване Мордюкова. Лицо следователя на свету. Говорит он, не понижая голоса, будучи уверен, что никто не слышит.
– Олимпиада Модестовна, вы же знаете, что для вас я всегда готов на услугу. Замять происшествие на прииске трудно. Найдена запрещенная литература. Да и само происшествие получило громкий резонанс огласки. До Уфы дело дошло. До Уфы! А это разве шутка. Кроме того, вам, отрешенной внучкой от управления промыслами, вряд ли удастся снабдить меня приличной суммой денег, дабы мог расплатиться с теми, кто властен замять дело.
– Какая сумма потребуется?
– Внучка поставлена вами в известность о нашей беседе?
– Упаси бог! Сама надумала вызволяться из эдакой беды. Какая сумма нужна-то?
– Необходимо обмозговать.
– Обмозгуйте, Савва Палыч.
– Кроме того, имеются трудности по другим причинам.
– По каким же?
– Ну хотя бы по тем, что внучка дружит с кое-кем из тех, за которыми водятся политические грешки. А ведь это больше всего не нравится властям предержащим.
Олимпиада Модестовна после сказанного следователем провела ладонью по влажному лбу. На ее руке из бриллианта в кольце рассыпались искры, привлекли внимание Мордюкова. Широко открыв оба глаза, подавшись вперед всем корпусом, он спросил:
– Это сколько же каратиков в камешке алмазном?
– Да будто возле шести.
– Какая игра! Видать, голубой воды?
– Нравится вам, Савва Палыч?
– Да разве может такая вещица не нравиться?
– Вот и возьмите в виде задатка, пока разживусь деньгами.
– Господь с вами! Да разве могу!
– Как подарение от меня возьмите, только освободите от позорной беды.
Олимпиада Модестовна поспешно сняла с пальца кольцо и протянула Мордюкову, а он, не менее торопливо взяв его из руки старухи, сунул в карманчик жилета.
Софья, распахнув дверь, вошла в гостиную, подойдя к креслу с бабушкой, смотря в упор на Мордюкова, от волнения с трудом сказала:
– Верните бабушке кольцо! Или сейчас разбужу всех в доме и скажу, что занимаетесь вымогательством.
Мордюков, втянув шею в плечи, встал. Растерянно глядя на Софью, достав из карманчика кольцо, положил его на ломберный столик возле канделябра. Быстро направился к двери, но все же остановился и, зло глядя на Софью, заговорил:
– Подслушивать, мадемуазель, неприлично. Никто вам не поверит, что Мордюков способен на вымогательство. Но все же жаль, что необдуманно вмешались в наше благородное начинание с Олимпиадой Модестовной. Могли обойтись одним колечком, а то ведь не приведи Господь, какой убыток потерпите. Покойной ночи, Олимпиада Модестовна!
От последних слов, сказанных Мордюковым, старуха порывисто поднялась из кресла, оправившись от оцепенения, охватившего ее после появления внучки в гостиной.
Оглядев внучку ненавистным взглядом, Олимпиада Модестовна шагнула к ней со сжатыми кулаками, выкрикнув:
– Дура! Безмозглая кукла! Что сотворила? Слышишь, о чем спрашиваю?
Софья, не отводя глаз от старухи, спокойно ответила:
– Слышу! Не кричите! В доме посторонние люди!
– Наплевать мне на них. Это они тебя в дуру превратили.
Старуха, еще шагнув к внучке, замахнулась, но Софья с прежним спокойствием предупредила:
– Если ударите, дам сдачу!
Старуха, попятившись, метнулась к окну, но натолкнувшись по пути на кресло, постояла минуту в растерянности, как будто не зная, что сказать, что же сделать. Из ее глаз текли слезы, закрыв лицо руками, выбежала из гостиной, а вбежав в опочивальню, с истерическими криками упала на кровать, содрогаясь в рыданиях.
Софья, погасив в гостиной свечи, вошла в бабушкину опочивальню, плотно прикрыв дверь. Налила из хрустального графина в стакан воды, накапав в нее успокоительные капли, подойдя к кровати, тихо позвала:
– Бабушка!
Старуха, испугавшись зова, подняла голову, но, увидев перед собой Софью, тотчас зарыла лицо в подушках, выкрикивая:
– Что с нами будет? Погубила честь