При карателях. С пятого года многие бабы на промыслах запомнили вас, особо у кого рубчики на телах от вашей нагайки.
– Чушь городите, Косарева! Я женщин не бью!
– Верно. Бить не бьете, но похлестываете с лихостью. У меня на плече тоже меточка от вашего хлыстика. В пятом на допросах вы с хлыстиком в руках с народом разговаривали. Показать меточку?
– Молчать! С кем разговариваешь? – закричал Савицкий, но Тиунов, сурово посмотрев на него, заставил замолчать.
Тиунов, встав, прошелся по конторе, подойдя к Косаревой вплотную, спросил:
– Постойте, неужели вы та самая Косарева?
– Припомнили, кажись? Именно та самая. Была в пятом вами арестована за красное знамя, с коим шла впереди бастовавших в Каслинском заводе.
– Были осуждены на полгода?
– И это помните, господин Тиунов? Так уж вспомните и о том, что ударила вас кулаком по руке, когда грудь мою ущипнули, а вы за удар хлыстиком раза четыре меня полоснули.
– Теперь, видимо, стали благоразумны, поэтому у вас ничего и не нашли.
– А все же покраснели от моего напоминания? Всегда была благоразумной. Людской разум не забор, его нельзя перекрашивать.
– Трудно с вами говорить. Озлоблены.
– Вот и не утруждайте себя. Все равно никакой напраслины о Травкиной от меня не услышите.
– Но знаете, что у нее при обыске найдены листовки.
– Сегодня об этом услышала.
– Может быть, знаете, откуда они могли появиться?
Вместо ответа Косарева довольно улыбнулась.
– Почему улыбаетесь?
– Опыта у вас нет, господин Тиунов, у женщин тайное выпытывать.
– Зато у вас неплохой опыт скрывать правду о приисковом подполье.
– Пустое заявление, господин Тиунов. И делать его вам я бы не рекомендовала. О каком подполье речь?
– Об известном нам.
– А если оно вам известно, зачем меня о нем спрашиваете?
– Скажите, когда познакомились с купцом Бородкиным?
– Со дня, как впервые летом купила у него материал для сарафана.
– Дружите с ним?
– Встречаемся. Скрывать не стану. Нравимся друг другу.
– Почему его нет на Дарованном? Знаете, куда уехал?
– Вы уж лучше, господин Тиунов, об этом спросите доверенного Пестова, а то и у молодой хозяйки. Бородкин мне об отлучках по торговым делам не докладывает.
– Признайтесь, Косарева.
– В чем?
– Что ознакомились с листовками, найденными у Травкиной.
– У вас есть свидетели, что читала их? Не так надо, господин ротмистр, допытываться до нужной вам сути. Нельзя простой народ считать дураками.
– Вы свободны, Косарева.
– Могу идти?
– Жаль мне вас. Губите жизнь с молодостью на золотых промыслах. Разве живете среди народа?
– Среди хорошего, правильного на совесть народа, от него я и накопила человечью мудрость.
– Идите, Косарева.
– До свидания, господин Тиунов, и, даст бог, не до скорого.
Но уйти Косаревой не удалось. Донеслись крики. Женская толпа хлынула на террасу, втолкнув в контору стоявших у дверей полицейских, заполнила помещение, окружив плотным кольцом сидевших жандармов. Едва толпа притихла, как из нее протиснулась к столу сухонькая старуха, крестясь, бухнулась на колени, выкрикивая визгливым голосом.
– Господа начальники! Дозвольте Христа ради слово молвить! Гольную правду объявилась сказать! Я грешница во всем перед Травкиной виноватая! На мне Лидкина виноватость!
– Кто такая? – спросил Мордюков, стараясь перекричать старуху.
– Я виноватая во всем! По родителю Дементьевна, а по здешнему прозвищу Сычиха. Бумажки, кои у Людки нашли, в ейный сундучок я сунула…
– Все говори! Не единого слова не утаивай! – выкрикивали женщины из толпы. Мордюков, утихомиривая женщин, колотил кулаком по столу и орал:
– Молчать! Тихо! Молчать! Вышвырну!
В ответ на его угрозы из толпы кричали:
– Врешь! Не вышвырнешь! Слушай старуху! Заставим слушать! Не дадим зарыть нашу правду! Не Травкиной вина! Сказывай, Дементьевна!
– Бабоньки, родимые, все скажу, как на духу Господа начальники. Бумажки те дал мне Грудкин, фельдшер наш. Позавчерась к нему ходила за лекарствием от рези в животе. Дал он мне порошочек да еще эдакий сверточек трубочкой, а сам наказывает: «Береги, Дементьевна, эти бумажки. Травкиной давно их обещал. Заговорные листовки от головной боли. Разжился ими у кержаков». Поверила ему, старая дура, взяла. Грудкин-то пьяница беспросветный. Лидку в казарме не застала да и сунула сверточек в ейный сундучек под кроватью. Найдет, думаю. Лидка грамотная, поймет, че к чему. В сундучке Лидка чай с сахаром держит. Варнаком, господа начальники, передо мной Грудкин обернулся.
Тиунов крикнул стражнику.
– Федоров, доставь фельдшера Грудкина.
– Нету его на прииске, – кричали из толпы. – Были в околодке. Люди сказывают, еще вчерась под вечер его стражник Еременко увез.
– Молчать! – орал не своим голосом Мордюков, стукая кулаком по столу! – Очистить помещение!
Стражники выталкивали женщин, но они, не желая уходить, вступали с ними в драку.
– Не дадим правду зарыть!
Под угрозы жандармов полицейские с трудом освободили помещение от возбужденных женщин, но они продолжали толпиться возле конторы.
Следователь Мордюков, обескураженный неожиданным поворотом следствия из-за признания старухи Дементьевны, попросил ротмистра Тиунова перенести допрос остальных арестованных на более позднее время, отдал приказание саткинскому приставу разыскать стражника Еременко…
3
Осип Дымкин, получив от стражника Еременко сведения о результатах обысков на Дарованном, а также узнав, что там нет Бородкина, погнал тройку на Серафимовский прииск, надеясь застать на нем Бородкина, и не ошибся.
Они встретились в лавке, когда Бородкин перемерял остатки ситца. Дымкин появился в серой поддевке в синем бархатном картузе и, дружески улыбаясь, протянул руку Бородкину.
– Здорово ли живете, да и как тебе можется, Макарий Осипыч?
– Благодарю за заботу.
– Не серчай, что не ко времени зашел.
– Рад встрече.
– Рад говоришь, а у самого на лице удивление срисовано. Вижу, впрямь не ожидал, что объявлюсь на сучковской земле?
– Признаться, не ожидал.
– Такой Дымкин по характеру. У меня все с плеча наотмашь. То ссорюсь, то мирюсь.
– Не знал, что помирились с Софьей Тимофеевной.
– Не замай! Мириться с ней у меня помысла нет, а вот под чистую метлу свести с ней все счеты подошла для меня добрая пора.
Дымкин подошел к двери лавки и плотно ее прикрыл.
– Без обороны живешь?
– Как так?
– Изнутри на двери задвижек нет.
– Ни к чему они.
– Не скажи. Варнаков возле тебя всяких мастей на сучковских угодьях хоть пруд пруди. Войдут, неровен час, да и ухайдакают за пятак в твоем кармане. Возле самой лавки мужики речнину перемывают. Я ведь не от скуки к тебе зашел. Поговорить надо.
– Не беспокойтесь, никто разговору не помешает.
Дымкин, заложив руки за спину, прогуливался по лавке. Под его шагами похрустывали рогожи, устилавшие пол.
– Что мыслишь о делах на Дарованном?
– Слышал, что там обыски.
– Почему на Серафимовском работа не остановлена? Полиция сюда наезжала?
– Урядник навещал смотрителя, о чем беседовали, не знаю.
– А сам